18+
19.12.2022 Тексты / Авторская колонка

​Хищная география века

Текст: Владимир Березин

Фотография: из архива автора

Писатель-пешеход Владимир Березин об экспорте романтики в фантастическом пространстве.

Чтоб землю крестьянам в Гренаде отдать.

Михаил Светлов

Мотор фантастического сюжета, то самое допущение невероятного, чаще связан с путешествиями во времени, а не с изменением географической координаты. Альтернативная история обсуждается постоянно, иногда становясь реальностью. Но альтернативная география — вещь тоже не новая, и не в прошлом году был написан роман об одном полуострове, превращённом в остров и оттого прожившем совершенно другую жизнь. Потом появилось множество текстов, где физическая карта мира выглядела иначе, что привело к естественным политическим новостям (это простые конструкции), или книги о совмещённых в одном пространстве городах, как у Мьевиля в The City & the City (2009) (это конструкции более интересные).

В совсем давние времена рассказ о необычайном происходил следующим образом: нам показывали путешественника, что заявлялся в гостиницу и рассказывал хозяину-бармену истории о том, что видел.

Сперва странники оставляли чужой мир, как есть, но потом в рамках массового канона пространство утопии или дистопии разрушалось. Это как-то объясняло читателю, отчего мир вокруг него не изменился. Герои эвакуировались из зоны поражения в последний момент, прихватив (или не прихватив) с собой местную красотку — всё что осталось от причудливого общества. И только потом появилась идея преобразования чужого мира, живущего недостаточно правильно.

Всякая состоявшаяся империя похожа на паровой котёл с крепкими стенками, в котором кипит романтика идеи. Но время от времени в таком котле нужно стравливать давление и выпускать романтику — лучше вовне.

Все эти построения упираются в то, что молодые люди (и авторы) интуитивно понимают, что романтика дома кончилась, и нужно её найти в другом географическом пространстве. В мирной литературе реалистического толка герои второй половины прошлого века считали, что настоящее находится севернее и восточнее их собственной координаты. В знаменитом «Звёздном билете» (1961) Василия Аксёнова героям-подросткам люди постарше говорят: «Трепачи вы, голые трепачи! Поехали бы в Сибирь, посмотрели бы, что там молодёжь делает!», а те им отвечают: «В Сибирь все едут» * — Аксёнов В. П. Звёздный билет // Аксёнов В. П. Собрание сочинений. Т. 6. — NewArbor: Ardis, 1987. С. 225. . И правда, зачем ехать куда все? Это убивает дух романтики.

В типовой фантастике герои отправлялись в космос — пространство, в котором социальные отношения на далёких планетах можно было строить, вернее, выдумать, наново, — в идеальном виде.

В повести братьев Стругацких «Стажёры» (1964) происходит очень важный для русской литературы диалог, пожалуй, второй по важности после диалога Ивана с чёртом в романе «Братья Карамазовы». А для тех, кому скучно было читать Достоевского, по значимости, возможно, и первый.

В самом начале повествования молодой космический рабочий в баре космодрома (это, конечно, не гостиница из «Утопии», но всё же) вместе с бывалым русским космолётчиком ведут разговор с барменом. Они подначивают бармена с прекрасной литературной фамилией Джойс и капиталистическими ценностями в душе и спрашивают, что он будет делать, когда разбогатеет. Бармен интересуется в ответ, чем будет заниматься этот мальчик в старости. Тот отвечает, что постарается умереть раньше, чем состарится. И добавляет: «И вообще я считаю, что самое важное в жизни для человека — это красиво умереть!» * — Стругацкий А., Стругацкий Б. Стажёры // Стругацкие А. и Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 1. — М.: Текст, 1991. С. 165. .

Его старший товарищ недовольно замечает, что так ему всю идеологическую работу развалят и придумывает демагогический контраргумент: «Между прочим, Джойс, очень интересная деталь. Хотя мой союзник по молодости лет не сказал ничего умного, но, заметьте, он предпочитает лучше умереть, чем жить вашей старостью. Ему просто никогда в голову не приходило, что он будет делать, когда состарится. А вы, Джойс, об этом думаете всю жизнь. И всю жизнь готовитесь к старости. Так-то, старина Джойс» * — Стругацкий А., Стругацкий Б. Стажёры // Стругацкие А. и Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 1. — М.: Текст, 1991. С. 165. .

Но в повести «Возвращение» (1961), написанной Стругацкими на несколько лет раньше, есть показательный диалог между молодёжью и понимающей толк в жизни женщиной:

«Юноша сказал металлическим голосом:

— Куда ступила наша нога, оттуда мы не уйдём.

— Что мы, зря умирали там? — крикнула беленькая девочка.

— Зря, — сказала Елена Владимировна. — Надо жить, а не умирать» * — Стругацкий А., Стругацкий Б. Возвращение: Полдень, XXII век // Стругацкие А. и Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 2. — М.: Текст, 1994. С. 123. .

В условиях, когда убежать в космос затруднительно, романтика сочиняет себе место на Земле.

В «Хищных вещах века» (1965) герой попадает в курортный город-государство, где уже был однажды: в составе интернациональных сил гуманитарного вторжения: «Нас высаживали ночью, лил дождь, семь тысяч измученных курортников стояли на пирсах, глядя на догорающий лайнер. Города мы не видели, вместо города была черная мокрая пустота, мигающая красными вспышками. Там трещало, бухало, раздирающе скрежетало. „Перебьют нас, как кроликов, в темноте“, — сказал Роберт, и я сейчас же погнал его обратно на паром сгружать броневик. Трап проломился, и броневик упал в воду, и, когда Пек вытащил Роберта, синий от холода Роберт подошел ко мне и сказал, лязгая зубами: „Я же вам говорил, что темно...“» * — Стругацкий А., Стругацкий Б. Хищные вещи века // Стругацкие А. и Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 4. — М.: Текст, 1994. С. 15.

.

Помимо прочего, там есть знаменитая батальная сцена: «Пек подбил бронетранспортёр из „гремучки“. Бронетранспортёр завертелся на одной гусенице, прыгая на кучах битого кирпича, и наружу сейчас же выскочили двое фашистов в распахнутых камуфляжных рубашках, швырнули в нас по гранате и помчались в тень. Они действовали умело и проворно, и было ясно, что это не сопляки из Королевской гимназии и не уголовники из Золотой бригады, а настоящие матёрые офицеры-танкисты. Роберт в упор срезал их пулемётной очередью. Бронетранспортёр был набит ящиками с консервированным пивом. Мы вдруг сразу вспомнили, что уже два дня непрерывно хотим пить. Айова Смит забрался в кузов и стал передавать нам банки. Пек вскрывал банки ножом. Роберт, прислонив пулемёт к борту, пробивал банки ударом об острый выступ на броне. А Учитель, поправляя пенсне, путался в ремнях „гремучки“ и бормотал: „Погодите, Смит, минуточку, вы же видите, у меня заняты руки...“ В конце улицы ярко пылал пятиэтажный дом, густо пахло гарью и горячим металлом, мы жадно глотали тёплое пиво, мы были мокрые, было очень жарко, а мёртвые офицеры лежали на битом и перебитом кирпиче, одинаково раскинув ноги в коротких чёрных штанах, камуфляжные рубахи сбились к затылку, и кожа на их спинах всё ещё лоснилась от пота» * — Стругацкий А., Стругацкий Б. Хищные вещи века // Стругацкий А., Стругацкий Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 3. — М.: Текст, 1994. С. 387.

.

А вот другая цитата из менее известно текста тех же авторов: «Он подумал, что надо бы навестить Мишку и рассказать ему про его однофамильца из Баварии, Вольфганга Шмидта. Как тот все жаловался, что в Гвадалахаре нет пива, а потом под Торихой ему удалось подбить штабную машину, и в машине оказался целый ящик с пивом. Ящик был оцинкован, на нём, уткнувшись головой, лежал толстый майор с перебитым позвоночником. В ящик натекло крови, но Шмидт, отпихнув труп, стал доставать бутылку за бутылкой и передавать бойцам. Он таскал бутылки по три-четыре каждой рукой, из машины торчал его зад в брезентовых штанах, на каждой ягодице было по дыре, и из дыр торчали клочья серого от грязи белья. Бойцы подхватывали бутылки и тут же пили, отбивая горлышки, и мне тоже досталась бутылка. Стекло было в крови, пиво оказалось тёплым, но оно было вкуснее, чем вода из Эбро — жёлтая, холодная, провонявшая мертвечиной» * — Стругацкий А., Стругацкий Б. Стажёры // Стругацкие А. и Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 11. — М.: Сталкер, Terra Fantastica, 2001. С. 618. .

Это рассказ «Год тридцать седьмой», единственный нефантастический текст братьев Стругацких. Он написан в 1960 году, переработан в 1966-м, и напечатан в 2001. Борис Стругацкий говорил: «Публиковать этот рассказ мы никогда по-настоящему не собирались — просто потому, что считали саму эту тему не своей. Что мы, в конце концов, могли сказать о Тридцать Седьмом такого, чего не сказали ещё А. Солженицын, В. Шаламов, Ю. Домбровский? Я бы и сейчас не стал этот рассказ публиковать, но раз уж сказано „возможно более полное“, то пусть так оно и будет» * — Стругацкие А. и Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 11. — М.: Сталкер, Terra Fantastica, 2001. С. 170.

.

Сюжет там, вкратце, следующий: на дворе декабрь 1937 года, герой, молодой журналист, приезжает из воюющей ещё Испании в Ленинград. Героя называют писателем, но писатель он довольно странный, участвующий в боях (тут следует несколько романтических картин, где тиха испанская ночь, лежат тела убитых, а в руках карабин с ещё горячим стволом). Прогрессоры 37-го года пьют из фляжек, содранных с убитых мятежников, а теперь советский Хемингуэй выпивает с друзьями дома и ему рассказывают об арестах. Собутыльники его хотят на войну, но нервничают от звонков в дверь.

«Я ещё надеюсь вернуться, — сказал Григорий. — Я хочу быть там до конца. К чертовой матери, Сашка, ты это пойми... Я там как за родную землю дрался, как за Ленинград... После гражданской — это первый настоящий бой за Советскую власть...» * — Стругацкий А., Стругацкий Б. Стажёры // Стругацкие А. и Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 11. — М.: Сталкер, Terra Fantastica, 2001. С. 177. .

Дальше испанского гостя арестовывают, и после допроса он прыгает в проём лестницы, успев подумать о светлом будущем. Рассказ этот напрасно называют нефантастическим: представления об испанской войне в СССР тогда были вполне смутные, о том, как туда мог попасть советский человек и что там делать, — тоже * — Не говоря уж о том, что в самом «оттепельном» 1960 году было признано нецелесообразным печатать роман «По ком звонит колокол» в журнале «Нева». Его издали в 1962 для служебного пользования, так называемым закрытым изданием и только в 1968-м — массово, в третьем томе собрания сочинений Хемингуэя. См. Кузнецова Е. Способы идеологической адаптации переводного текста: о переводе романа Э. Хемингуэя «По ком звонит колокол» // Философско-литературный журнал «Логос». 2012. № 3 (87). С. 155–158. .

Экспорт романтики — вещь очень интересная. Сама романтика, ощущение остывающего оружия в руках, адреналиновая радость, возможность потом рассказать о миновавшей опасности друзьям мало отличаются от того, с каким чувством герои «Возвращения» говорят об освоении Венеры. Переживание становится важнее утилитарной пользы.

Не сказать, что эти слова и сюжеты родились у невоевавшего поколения. В 1957 году был экранизирован очень хороший (без скидок) роман Виктора Кина * — Кин Виктор Павлович (настоящая фамилия Суровикин) (1903–1938 (?)) — писатель и журналист. Родился в Борисоглебске в семье паровозного машиниста, в 1920 году вступил в РКП(б). Был направлен для нелегальной работы на Дальний Восток в 1921, затем сотрудничал с разными партийными изданиями, учился в Институте Красной Профессуры на литературном отделении. Несколько лет работал в Риме и Париже корреспондентом ТАСС. Арестован в ноябре 1937 года, дата смерти его предположительна. «По ту сторону». Написан он был куда раньше — в 1928-м. Книга эта начинается с того, что два молодых человека, Матвеев и Безайс, зимой 1921 года едут из РСФСР в Дальневосточную республику. То есть из пространства, где Советская власть установилась в особое пространство буферного государства ДВР.

Безайс помнит недавнее прошлое, когда «...наступил фронт — польский, — отличное время, когда падали под ноги города и местечки и земля ложилась одной большой дорогой к Варшаве. И даже после, когда ж-жахнули их из-под Варшавы косым пулемётным огнём и сломался фронт, Безайс, несмотря на горечь поражения, всё же носил в себе это праздничное чувство» * — Кин В. По ту сторону // Кин В. Повести. — М.: Известия, 1970. С. 72.

.

«...Слушай, старик, — сказал он мечтательно и немного застенчиво, — это бывает, может быть, раз в жизни. Всё ломается пополам. Ну вот, я сидел и тихонько работал. Сначала ходил отбирать у бежавшей с белыми бандами буржуазии диваны, семенные альбомы и велосипеды, потом поехал отбирать у подлой шляхты город Варшаву. Но этим занимались все. А теперь... Я всё ещё не совсем освоился с новым положением. Странно. Точно дело происходит в каком-то романе, и мне страшно хочется заглянуть в оглавление. У тебя ничего не шевелится тут, внутри?» * — Кин В. По ту сторону // Кин В. Повести. — М.: Известия, 1970. С. 78.

Кстати, роман этот вышел на следующий год после того, как было написано стихотворение Багрицкого «Разговор с комсомольцем Николаем Дементьевым», строчки которого стали популярной фразой: «романтика уволена за выслугою лет». «...Я знаю многих, — говорил Безайс, — которые будут завидовать нам от всего сердца. Сейчас у нас что-то вроде каникул. Там, в России, фронты кончились, и люди взялись за другие дела. Я видел своими глазами, как на вокзалах ставили плевательницы и брали штраф, если ты бросаешь окурок на пол. Это весёлое, бестолковое время, когда утром работали, а вечером шли к мосту на перестрелку с бандитами, там кончилось. А мы взяли и опять уехали в девятнадцатый год. Опять — фронт, белые и всё это» * — Кин В. По ту сторону // Кин В. Повести. — М.: Известия, 1970. С. 92.

.

Роман кончается тем, что одного из героев, Матвеева, убивают, когда он разносит листовки, причём он передвигается на костылях. Он умирает в одиночестве, и комиссары в пыльных шлемах не склоняются над ним.

Романтика — вещь ядовитая.

Кстати, и в «Хищных вещах века» финал вполне показателен. Общество вялой сытости, конечно, противоположно романтике. Но что с ним романтическим героям делать, пока непонятно. Ставка делается на детей, ещё не поддавшихся заразе потребления. Их, разумеется, изымут из порочной среды и отправят в интернат. И вот герой представляет (эта тема введена курсивом), как подростки сообщают будущему преподавателю-куратору: «Мы уже всё решили, Иван. Мы поедем в Гоби, на Магистраль» * — Стругацкий А., Стругацкий Б. Хищные вещи века // Стругацкие А. и Б. Собрание сочинений в 11 т. Т. 3. — М.: Текст, 1994. С. 412.



. Романтика в Аньюдинском интернате, хоть и тяготеющем к чему-то античному, всё та же — ударные стройки в пустыне или среди венерианских болот, или прогрессоров в чужой земле, где всегда что-то не так и по ком-то звонит колокол. Прогрессоры чаще всего симпатичны, как симпатична сама романтика. Правда, потом они, как милый Пайл из романа Грэма Грина «Тихий американец» (1955) находят третью силу: «...мелкого, дрянного бандита с двумя тысячами солдат и парочкой ручных тигров» * — Грин Г. Тихий американец. — М: Художественная литература, 1978. С. 123. . И Грин, если вдуматься, предсказал, что произойдёт во Вьетнаме спустя десять лет. Когда кончается весёлое, бестолковое время утренней работы и вечерней перестрелки, то можно найти его где-нибудь ещё.

Итак, все рвутся на Венеру, и только одна женщина печально говорит: план неверен, надо поставить автоматические заводы и уйти. Её никто не слушает, потому что это неромантично.

Другие материалы автора

Владимир Березин

​Регистрация связи

Владимир Березин

​Ботанический караул

Владимир Березин

​Чехов и зубная щётка

Владимир Березин

​Будущий неизвестный писатель