18+
29.06.2017 Тексты / Рецензии

​Друг Каин

Текст: Александр Чанцев

Обложка ИД «Рипол-классик»

Ведущий обозреватель Rara Avis Александр Чанцев о последнем реалисте Александре Бушковском.

Бушковский А. Праздник лишних орлов. — М.: Рипол-классик, 2017. — 368 с.

Офицер спецназа в отставке, сторож, водитель такси и браконьер в анамнезе — с такой биографией сам Бог велел стать писателем. А. Бушковский и стал им. Причем, настоящим, без дураков. А пришел в литературу через узкие врата толстых журналов, конкретно, «Октября» — это в тему изжитости их роли (вот и задача — экспертный поиск и фильтр!), смерти и изгнания того же «Октября» из многолетней редакции.

Этот сборник рассказов — коллекция крайних состояний, когда человек или ломается, как тонкая ветка, или разгибается, как лук со спущенной стрелой. Вот буквально несколько первых — от зарисовки до новеллы: смерть, тюрьма, монастырь, зона, армия, смерть.

И старомодно отживших по нынешним временам понятий — родства, военного братства. Но больше всего — дружбы, которая — превыше всего. «Только дружба, Саня. Если бы Каин дружил по-настоящему с Авелем, разве он убил бы его? Давай за это выпьем, чтобы между нами выше дружбы ничего не было. Ни денег, ни девок, ни обид». Ничего и нет.

У этих людей вообще мало что осталось. Трое друзей — кочуют по рассказам и земле — вышли из 90-х, протащились через нулевые, совсем застряли в бездорожье после. Бывший бизнесмен. Бывший спецназовец. Еще один офицер, пробующий сейчас жить в монастыре, не сорваться и нащупать Бога. Ведь «вместе мы сильнее, чем по отдельности. От этого острее становится ощущение жизни. Растет чувство тайного счастья, всегда живущее внутри».

Банальные, сейчас скажут, темы. Да даже я бы сам крякнул — полное почвенничество? Толстожурнальная хмурь и занудь? Но автор и не скрывает — «все говорят, не надо писать о собаках, а я напишу». Он будет делать по-своему. О старом и добром («чем жизнь тяжелее, тем люди добрее. Не все, конечно, но большинство. Это парадокс какой-то»). О стопке и конфетах на деревенском погосте. О драке с владельцами киоска-комка. И о той дружбе, потерять которую страшнее, чем глаз. Даже если друг возьмет и уйдет в монастырь. Ведь двое других срываются мчаться к нему в ночи, не боятся бандитов, но страшатся увидеть его в рясе. Потому что с его стороны это «махровый эгоизм», конечно. Религия — «попытка примириться с одиночеством» и «дитя войны». А верить не получается — «даже Библию пробовал читать. Но нету у меня веры. Почему, не знаю. Слепо верить я не могу, мне понять надо».

Такое отрицание веры, которое означает если не внутреннее уже ее приятие, то праведную жизнь уж точно

Хотя, конечно, это такое же, как когда мальчишки — недаром дружба героев из самого детства, а в книге так много о нем и счастье тогда! — дергают понравившихся девчонок за косички. Такое отрицание веры, которое означает если не внутреннее уже ее приятие, то праведную жизнь уж точно. Пошли бы другие кто старую деревенскую церковь спасать и на свои деньги реставрировать?

«Мы стоим и однообразно, молча крутим в пальцах нитки и снова думаем об одном. О том, что жизнь хороша. Что живем сами, живем почти как хотим, стоя, не ползая и не на коленях, что никому не мешаем и даже кого-то прощаем. Любим детей и женщин. Не любим врагов. Что никому не позволяем мешать нам жить. Что в Бога верим мало, но все же с ним считаемся и на него надеемся как на старшего». Такой вот Борис Рыжий в прозе.

Он и пишет «сказки детям, страшные». Одной ногой в детстве оставшись. Хоть и прошел в кирзачах и десантных ботинках горячие точки в городе Г. Об этом — настоящая военная проза. Вливающаяся в арьергард книг М. Ахмедовой и Г. Садулаева, З. Прилепина и В. Маканина. Но Бушковский за спинами товарищей не прячется, честь не позволяет, он — на передовой. И историй, рассказов, баек и действительно страшных трагедий много, очень много. Настолько, что этот «спецназ-блюз» на каком-то этапе вызывает уже отторжение. Впрочем, и самого автора — «война дурно пахнет. Я устал не только писать, но и читать про войну» (в беседе с редактором Анной Воздвиженской в конце сборника).

И книга делает резкий U-turn, разворот на полной на встречной. И идет письмо «Земфире», будто теми, кто в школу для дураков после героя Саши Соколова заселился написанное. Разухабистые «Индейские сказки» — чем-то похожие на буддийские байки Дмитрия Дейча об индейцах из детства, только о Севере и тайге. О ее предельной, на крае вздоха красоте, смертельной опасности почти «Выжившего» — особенностях охоты и тайнах подледного лова. Ведь о чем бы Бушковский не писал, это взгляд насквозь, из крайнего опыта, за суровый предел. Вот даже похмельные бичи у него — «мы торопимся, дергаемся, катим неизвестно куда наш ком сомнений, а они просто медленно идут, как водолазы по дну. Такое подозрение, что они чувствуют ускользающую от нас истину. <...> Завидовать им в этом страшно, понять трудно, хватило бы ума не осуждать, не мстить, не наказывать их за свое непонимание».

Но непонимание тотально, иногда — сверх сил уж совсем... Накатывает оно, как у Чехова быт, и ест, ест. «Сквозь его мечту пробивало, как гвоздь в подошве, ощущение игрушечности всех его дел и движений. Как-то суетливо и бестолково тратится время, работа стоит, не трогается, и нет ощущения жизни. Едва успокоившись, становишься равнодушным, словно засыпаешь. Даже страшновато оттого, как бывает на все наплевать. Головой он понимал — так нельзя, но лень, кайф, зависть, мелкие страхи мешали переломить себя, заставить задуматься и сдвинуть свое дело с мертвой точки. Надежда была при смерти. А самый главный облом в том, что винить некого, кроме себя».

Хотя есть и другие виноватые. Те, для кого деньги дороже всего. Страна-паразит. Те, кому — «куда им столько всего?» И те, кто шлет одних убивать других ради своих смутных целей.

Валерия Пустовая в предисловии называет автора «одним из немногих сегодня бескомпромиссных и зрелых реалистов». Точно — одним из самых ранимых и крепких. Идущих следом и дальше. Дай Бог, не последним.

Другие материалы автора

Александр Чанцев

​Человек и заяц

Александр Чанцев

Брин(н)еры и Бек(к)ет(т)

Александр Чанцев

​Антропология тюрьмы, свободы и страны

Александр Чанцев

​Аромат Полярной звезды