18+
03.09.2021 Тексты / Рецензии

Зелёная папайя, коричневый банан

Текст: Вера Бройде

Обложка: предоставлена ИД «Самокат»

О личной Терабитии Сары Пеннипакер, автора «Пакса», рассказывает обозреватель Rara Avis Вера Бройде.

Пеннипакер С. Здесь, в реальном мире / Пер. с англ. Н. Калошиной и Е. Канищевой; ил. Д. Классена. М.: Самокат, 2021. — 384 с.

Прищурив оба глаза, точь-в-точь как рыжий кот, вы словно бы случайно, почти что ненароком, как будто речь о сэндвичах с арахисовым маслом, которые, естественно, лежат в его ланч-боксе, невинно этак спросите: «А где оно находится?». И он поднимет брови, а вы тогда продолжите: «Ну, это твоё место... Какое оно, кстати?».

Какое это место?... Такое же, как жизнь, которую в мечтах, известных только нам, и в тайне ото всех, знакомых с ним по службе, вёл тихий Уолтер Митти. Похожее на сказку, на комиксы, на сон, на снимок из журнала и сладкую папайю, на за́мок Алькасар и тот счастливый миг, который наступает, когда ты видишь что-то, и есть на свете кто-то, кому об этом можно рассказать. Волшебное, заветное, секретное, иное. Настолько же спокойное, насколько и живое. «Особенное место для главного героя», — сказал бы Вар, наверное, играя в режиссёра, снимающего фильм про мальчика-изгоя. Про мальчика, чья мама всё держит под контролем, «как будто это зонтик», спасающий от града, который очень крепко зажат в её руке, — и мир с его проблемами всегда ей подчиняется, поскольку эта женщина не знает слова «нет», зато отлично знает, как ей составить план, как важен в жизни план, как нужен Вару план. Про мальчика, чей папа давно привык тревожиться примерно обо всём: следя за ходом матча, беседуя с женой, сажая самолёты и думая о том, какие катастрофы ещё он не учёл. Про мальчика, чья бабушка теперь лежит в больнице, не зная, очевидно, что в страшном переломе они виновны оба, а может — только он? Про мальчика с ланчбоксом, в котором вечно сэндвичи с арахисовым маслом и жёлтый — нет, не жёлтый — коричневый банан. Про мальчика на башне, который, как считается, проводит время в лагере — под пристальным вниманием вожатых и директора, и учится общаться с такими же, как он: ну, ладно, не «такими», а, скажем откровенно, чуть более «нормальными», чем «антисоциальный», «рассеянный» и «странный», не слишком аккуратный и слишком тихий Вар. Про мальчика в бейсболке, катящего тележку, нагруженную глыбами разбитого асфальта, и строящего стену из этих шлакоблоков, чтоб сделать подступ к церкви — точнее, тем развалинам, которые от церкви пока ещё остались, — таким же нереальным, как взятие Грааля. Про мальчика и место, которое, конечно же, на карте не отмечено: как будто его нет, как нет в реальном мире — по крайней мере, здесь — вот этого ребёнка со старой кинокамерой, который утверждает, что он снимает фильм. Про что-то между ними тем летом вдруг возникшее, связавшее героя — и созданное им. Про мальчика и чувство, похожее на счастье, которое хватает, как девочка, за руку и тащит к центру мира — точнее, вглубь развалин, где некогда стояла огромная купель: не ванна, а бассейн для кающихся грешников, мечтающих отмыться, очиститься от скверны, как если б они были зелёными монетками, опущенными в чашу с целебной кока-колой. Вы знаете, что будет? Что станет с ними после? Они начнут сверкать! Как только что рождённые... И скверна вся сойдёт. И люди, как монетки, начнут вторую жизнь, наполненную смыслом, любовью, красотой...

Ну, в общем, той нелепой и лживой ерундой, которой нет в реальности, со слов его напарницы, сажающей папайи вдоль мусорной стены. В отличие от Вара, Джолин не верит в сказки, где доблесть что-то значит, а люди, как и мнения, естественно, равны, где можно всё исправить, призвав на помощь чудо, какого-нибудь бога, святых или ремонтников, служителей закона, родителей, друзей. В отличие от Вара, Джолин живёт вот здесь: в «стране несправедливости», в обыденной реальности, раскинувшейся к северу от «Греческого рынка», зажатой между баром и выжженной площадкой, среди пустых коробок, большой компостной кучи и ставшими ненужными поломанных вещей. В отличие от Вара, она тут не играет, не строит «древний» замок, не пишет «Кодекс рыцаря», не ищет способ «вымыться», «исправиться», «улучшиться». И «просто быть собой» она тут не пытается. Джолин и так сама — всегда, везде, одна: без мамы и без папы, без бабушки и тёти, без доброго ланчбокса, в котором, как у Вара, всегда лежат два сэндвича с арахисовым маслом, без денег на кроссовки и крема с уф-защитой, без розовых иллюзий и камеры для съёмок, без бога и без ангелов, апостолов и рыцарей, волшебных превращений и маленьких чудес, а только... только с планом. Простым и чётким планом. Вы спросите: каким? Остаться тут, в реальности, не выпасть из неё, не дать ей её выжить, расплющить, задавить. Остаться здесь — и победить.

Джолин и Вар. Папайя и геккон. «Крадущаяся кнопка» и пухленький дракон. Представить их вдвоём — как вырваться на волю, как выбраться из тела — и той большой купели с особенной водой, как будто бы подняться, подобно стае птиц, над этим хрупким миром, каким бы там он ни был: реальным или нет, — и вечно, то есть долго, не долго, а достаточно, ну, ладно-ладно-ладно, хотя бы и немножечко, совсем чуть-чуть парить. Представить их вдвоём в одном и том же месте примерно так же сложно, как прыгнуть через реку, схватившись за верёвку, свисающую с ветки раскидистого дерева, и шлёпнуться на землю, но только не на ту, которую все видят, а «новую» — и «древнюю», ещё вчера чужую — теперь уже «свою», богатую на тайны, сюрпризы и дары, возможности, признания, надежды и мечты. Вторая «Терабития», открытая детьми из «Мира» Пеннипакер спустя почти полвека после той, которую придумали герои Кэтрин Патерсон, при всей своей «похожести», конечно, уникальна: по-своему волшебна, по-своему реальна. Покинутая церковь? «Продлёнка» для папай? Приют для потерпевших? Дворец для королей? Убежище для птиц? Местечко за оградой? Кусочек пирога? Кусочек целой жизни? Всё верно, так и есть: страна, куда сбегают, но тащат за собой мешки воспоминаний, корзинки с непостиранным бельём, коробочки с едой, прихваченной из дома, и целые рулоны рисованных историй, которые сгодятся на роль цветных обоев — обклеить стены в доме. Теперь ведь дом их тут? Пока никто не знает. Пока в эфире лето. Пока ещё есть время отдохнуть, работая над планом, разборами завалов, уборкой и очисткой — поверхностей и мыслей, устройством новой жизни, строительством себя... Они, конечно, разные: Джолин такая бойкая, такая непокорная, такая уязвимая — и в то же время стойкая, серьёзная и взрослая, а Вар боится свар, излишнего внимания и вытянутых лиц расстроенных родителей, которых он не в силах — пока ещё не в силах — хоть в чём-то убедить, порадовать, взбодрить. Но только дело в том, что Сара Пеннипакер как будто и не хочет, чтоб вы, узнав их ближе, в конце концов, решили, а кто, вообще-то, прав: чья тактика верна, кто лучше приспособлен, кому всерьёз нужна вот эта вот страна, какой из двух миров удобнее для жизни. Вы спросите тогда: чего же она хочет? На первый взгляд, немногого: чтоб вы чуть-чуть сместились. Четыре шага влево и столько же назад, а после — по ступенькам, цепляясь за перила, — да-да, туда, повыше, вперёд, вперёд, вперёд... Отсюда видно лучше: раскройте же глаза, раскройте их пошире. Вы тут. Вы там. И что вы скажете тогда? Что Терабития мала? Что Терабития жива? Что Терабития в опасности всегда? Или что мир вокруг неё — вот этот вот, реальный, — совсем не так уж прочен, не так уж и надёжен...

Порой он приглашает, зовёт тебя к себе, как будто гостя в дом, и кажется порой, он рад, что ты зашёл, и ты как будто рад, как будто даже счастлив, пока вдруг он не скажет: «Иди-ка ты домой», а ты в ответ: «Я дома», — а он: «К себе домой». И есть лишь два пути, давным-давно описанных у Фроста, который точно знал, что выбрать ему всё-таки придётся: хотя манили оба, он был, как ни прискорбно, в тот раз, в тот день, в ту жизнь совсем-совсем один. Как Вар. Или Джолин. Как всякий, кто не в силах раздвоиться, но, к счастью, постепенно понимает, что можно быть собой — и быть частицей мира, спасающей его. Как фермер или рыцарь. Как Патерсон и Фрост. Как бабушка и ба́рмен. Как Сара Пеннипакер. Как кинорежиссёр.

Другие материалы автора

Вера Бройде

Тщеславие в сиропе

Вера Бройде

​Богиня в положении

Вера Бройде

​Кусая булочку с лакрицей

Вера Бройде

​Лисий крик в долине крабов