Все, что вы не услышали
Текст: Сергей Морозов
Обложка предоставлена ИД «Фантом Пресс»
Литературный критик Сергей Морозов о романе Селесты Инг и жизни, отягощенной стереотипами.
Инг С. Все, чего я не сказала/ Пер. с англ. А. Грызуновой. — М.: Фантом Пресс, 2017. — 320 с.
Роман Селесты Инг сразу следует похвалить за бесхитростность и прямолинейность. То, что некоторым кажется недостатком, на самом деле, достоинство. Времена стилистических эскапад и языковых игр прошли. Настала пора простых, ясных и откровенных книг.
Сюжет «Все, чего я не сказала» не отличается какой-то заковыристостью: жила-была «хорошая девочка Лида», потом утонула. А как жила, никто не знает. Разве что Селеста Инг. Только она прислушалась к еще одному легкому дыханью.
Роман при всей внешней незатейливости представляет собой много больше, чем повествование о глухих родителях и безъязыких детях. Книга эта не только о семье и взаимоотношениях разных поколений. «Все, чего я не сказала» — это роман о понимании, вернее, его отсутствии. Анамнез бытового солипсизма, присущего каждому из нас. Рассказ о том, к чему приводит на практике старый добрый взгляд на мир как представление.
...идущие фоном бесконечные шоу и сериалы поддерживают существование обывателя в режиме зомби
Это книга о нас, о людях, потерявших адекватное восприятие действительности, почву под ногами, витающих в облаках, отягощенных стереотипами и предрассудками, ослепленных желаниями и ложными идеалами. Мы живем и часто даже не задумываемся о том, насколько наше видение окружающего соответствует действительности. Слепцы, воображающие себя зрячими. Наш жизненный путь усеян обломками разбитых мечтаний. Мы шагаем по битому стеклу и продолжаем создавать новые фантомы: заботливая мать, молодой, подающий надежды ученый, любовник, свободная женщина. А идущие фоном бесконечные шоу и сериалы поддерживают существование обывателя в режиме зомби.
Мы выдумываем друзей и врагов, любовь и ненависть. Не замечаем, что в действительности рядом с нами живут совершенно другие люди, совсем непохожие на тех, кого рисует наше воображение.
В ловушку иллюзорного восприятия себя и окружающей действительности попадает и изображенная на страницах романа семья. Отец семейства, Джеймс, сын мигрантов, китаец по происхождению, стремится стать полноценным американцем, смыть с себя клеймо «китаезы». Затем, решив, что в этом как раз и заключалась ошибка всей его жизни, неумело пытается вернуться к «корням». Мэрилин, его жена, мать погибшей Лидии и еще двух детей — Ханны и Нэта, освоила роль «мама знает лучше». Сама Лидия подчиняет свою жизнь материнским фантазиям и комплексам, думая, что это единственно возможная форма выражения любви и признательности.
Эти люди, как и многие из нас, живут в воображаемом, а не реальном мире, и поэтому на всех парах мчатся к катастрофе.
Искалеченные судьбы, загубленные жизни — вот итог бесконечного противостояния иллюзий
Впрочем, все общество пребывает в плену расхожих мнений и ярлыков. Это проявляется в распространенных расовых и этнических стереотипах («вы, правда, американец?», «пресмыкающиеся китайцы», «в пруду найдена утонувшая азиатская девушка»), в распространенном отношении к полиции (они все там бездельники, им бы закрыть дело побыстрее), в суждениях о молодежи («подростки сплошь и рядом уходят из дома»), в господствующем сексизме (удел женщины — это дети, кухня и стирка, женщина и физика — что за нонсенс, «зачем вам физика?»), в порожденном им феминистическом угаре (мы должны доказать, что это не так, женщина тоже человек).
Одни предрассудки вступают в конфликт с другими. Люди становятся пушечным мясом в этой войне. Искалеченные судьбы, загубленные жизни — вот итог бесконечного противостояния иллюзий.
Ты думаешь, что знаешь свою дочь. А пачка «Мальборо» и пакетик с презервативами, найденные за подкладкой рюкзачка, показывают, что это не так. Однако и та картина порочной испорченной девки, которую услужливо рисует воображение, — еще один стереотип. Знак поменялся с плюса на минус, но дочь так и осталась для тебя кем-то незнакомым. Человеком, с которым ты жил бок о бок много лет, но которого так и не знал по-настоящему. Ты считаешь, что все прояснил, наклеив ярлык «дрянь» или «умница-дочка», но она так и осталась для тебя кем-то таинственным, неизвестным, непознанным.
Даже в боли, падении человек цепляется за отвлеченные представления, пытается встроить, втиснуть себя в готовую схему. Лишь бы не чувствовать, только бы не размышлять. Топкое болото фальши он принимает за твердую землю. И трясина иллюзорного существования все глубже и глубже затягивает его. Так мать Мэрилин продолжает сохранять ритуал семейного обеда даже тогда, когда муж ушел: переодевается, пудрит нос после стряпни, красит губы. А сама Мэрилин начинает отождествлять свою судьбу с судьбой матери. Так ведь проще, понятнее, не надо прилагать усилий, бороться, пытаться понять: кто я, чего хочу. Она старается сделать свою дочь тем, кем стремилась стать сама — сильной независимой женщиной, ученым, не замечая противоречия между тем, как это делает и тем, чего хочет достичь. По этому же пути готова пойти младшая сестра Лидии — Ханна, которая стоит перед выбором: быть собой, или стать такой же, как Лидия, чтобы отхватить свой кусочек любви и ласки.
Прозрение длится мгновение, а затем становится материалом для новых грез о себе и окружающем
Каждый персонаж в книге, похоже, стремится быть хоть кем, лишь бы не самим собой, смириться с любой картиной мира, только не с той, которая соответствует действительности. «Лидия была очень счастлива... Могла бы стать кем угодно. Она бы ни за что не села в эту лодку сама». «Они что думают, что я не знаю собственную дочь?» — как бы взревывает время от времени Мэрилин, отказываясь поверить в то, что ей говорят полицейские. Нет, своей дочери ты не знаешь, да ты и себя-то как следует, не знаешь.
Человек подобно льву сражается за свою индивидуальность, а на самом деле ее нет. Развей наносное, сгустившееся вокруг него за годы жизни облако усвоенных штампов и окоченевших юношеских грез, и не останется ничего. Пустые страницы дневников Лидии говорят об этом достаточно красноречиво. Существовала ли она взаправду? Теперь, после смерти, уже и не скажешь. Остается только догадываться. Это и делает Мэрилин, оглядывая опустевший дом своей умершей матери, перебирая одежду мертвой дочери. Кем была Лидия? Об этом не расскажут ни книги, ни тетрадки, ни найденные предметы из потаенной жизни, потому что они не имели к ней отношения. Она жила, а ее не заметили, ее потеряли еще задолго до смерти.
Существование человека, блуждающего среди призраков и иллюзий было бы совсем печальным, если бы жизнь не напоминала ему о себе, о том, что она — нечто совершенно иное, не подчиняющееся ему. В романе Инг окружающий мир прибегает для этого к сильным средствам. Смерть и беременность. Два этих события сталкивают человека лицом к лицу с реальностью. Весь морок заблуждений, наивных надежд развеивается перед жесткой и неприкрытой правдой о человеческом существовании, в них выраженной.
Способен ли человек начать трезвую жизнь? — еще один вопрос, который затрагивается в романе. Инг, на примере судьбы Лидии, дает нерадостный ответ. Поэтому благостный финал, не то уступка читателям, не то выражение кредо самого автора, не в состоянии заслонить истины. Прозрение длится мгновение, а затем становится материалом для новых грез о себе и окружающем. Главное, ведь не в том, что кто-то промолчал и чего-то не сказал. А в том, что мы многого не услышали. И, по правде сказать, не очень-то собирались это делать. Проблема в глухоте, а не только в молчании.