18+
18.02.2021 Тексты / Рецензии

​Виктор Гюго был очень толстым

Текст: Вера Бройде

Обложка: Предоставлена ИД Росмэн

О семье Тоскани и новой жизни, точно в сериале, пишет обозреватель Rara Avis Вера Бройде.

Питцорно Б. Торнатрас: повесть / Пер. с ит. И. Стамовой; худож. А. Юфа. — М.: РОСМЭН, 2021. — 336 с.

Что скрывает синьора Тоскани? Что хранит где-то там про запас — в глубине своих траурных глаз? Почему она так непреклонна в этом диком стремлении слушаться мужа, словно он ей не муж, а звезда популярного шоу, или просто какой-то святой, величайший на свете герой, добродетель, спаситель, родной? А ведь он всего-навсего тот, кто мелькает на телеэкране в элегантном вечернем наряде, призывая хозяек выдавливать капельку «Нежного Бархата» прямо на руки, что пытаются смыть пригоревшее масло с проклятой кастрюли. Всего-навсего тот, кто зовёт к себе в студию «старых калош», растолстевших и брошенных жён, разучившихся пудрить носы, надевать что-то кроме халата и сиять, как сияли когда-то. Всего-навсего Кукарикарди — «несравненный Риккардо Риккарди», предлагающий этим бедняжкам рассказать о себе по бумажке и немножко всплакнуть до рекламы, вызвав море сочувствия в зале и, естественно, там, на диване. Всего-навсего «самаритянин», отправляющий женщин на «ферму», где за них, уж конечно, возьмутся: диетологи и визажисты, парикмахеры и массажисты, косметологи, фэшн-стилисты, — целый штаб реставраторов счастья, чья конечная цель — новый выпуск программы Риккарди: в той же студии, месяц спустя, только с очень и очень красивой, обновлённой и сказочно дивной — не калошей, а чьей-то женой! А ведь так, между прочим, и вышло с овдовевшей синьорой Тоскани, для которой Риккардо Риккарди целый год был и вправду звездой — самой яркой и близкой звездой, освещавшей оттуда, с экрана, её серую скучную жизнь, протекавшую в стенах обычной, не особенно даже и чистой, обедневшей и грустной квартиры... А потом вдруг свалилось оно! Это самое... Как его... Счастье? Нет, конечно, не счастье, вы что! Разве можно стать снова счастливой, если тот, кого с детства ждала, кого так же, как дочку и сына, беззаботно, бездумно любила, затонул где-то там, навсегда? Это просто немыслимо, ясно? А свалилось на плечи наследство: миллионы наличными в банке и жильё в самом центре Милана — целых восемь квартир в старом доме, где за скромную плату ютится с десяток семей из Китая, Гаити, Марокко, Руанды, Маврикия, Индии и Уругвая...

Питцорно Б. Торнатрас


Добро пожаловать в дурдом! Вот вы захо́дите в подъезд — а кажется, что рвёте тот пакет, в котором продаются M&M's: коричневые, красные, оранжевые, жёлтые... Хотите выяснить, что прячется внутри? Здесь обитают «дикари», «бандиты» и «отребье»: они готовят карри и нянчатся с детьми, работают как волы — точнее, папы Карлы, поют протяжно фа́ду, пиликают на скрипках, сражаются в маджонг, заботятся о ближних и вечно ходят в гости: с лепёшками фахитос, печеньем «Флорентино» и роллами с лососем. А хуже всего то, что эти «отщепенцы» хохочут до упаду — ужасно заразительно и крайне подозрительно; откроют настежь окна — и делятся секретами, рецептами, теплом... Чудовищно, не правда ли? Вот и ведущие ток-шоу не устают вещать с экранов: «Они приехали сюда и сразу заняли все лучшие дома! Они лишили нас работы, разрушили устои и покусились на святое: на наши принципы, традиции, на наши ценности, дела, на нашу веру в чудеса — счастливое богатство без всякого труда!».

Немного постараться «быть не такой несчастной» в таком цветном «дурдоме» — в роскошном новом доме и слишком новой жизни, начавшейся внезапно как будто бы сначала, — вот всё, о чём Коломба тогда её просила — просила свою маму в одной из ранних глав, когда семья Тоскани, собрав три чемодана, приехала из Генуи в Милан. Наивная Коломба... Наивные мигранты и съёмщики Тоскани... Наивные все мы — читатели и зрители, включающие «ящик», чтоб выяснить «всю правду», узнать «большую тайну», увидеть жизнь как есть — реальнее, чем здесь, услышать «глас народа» и мнение политиков, готовых, так и быть, прибрать себе и власть, и этот самый «глас»... Меж тем уже пора — бог мой, давно пора — скорей его включить: никто же, разумеется, не хочет пропустить, как самая прекрасная на белом свете женщина (и слово «белом» тут не лишне повторить), ещё совсем недавно сидевшая в халате, уставившись в экран (как будто только он и мог в себя вместить её тоску и скромный план на всю оставшуюся жизнь), теперь вон там, в прямом эфире, откинув обесцвеченные волосы со лба, тихонько произносит коротенькое: «Да». Она согласна стать женой Кукарикарди — ведущего «любимой всей Италией программы» и кандидата в губернаторы Милана, намеренного в случае избрания отчистить город и страну от «грязных элементов», прогнать куда подальше всех «чёрных» и «цветных» и сделать итальянцев такими же счастливыми, такими же богатыми, как сам он в этот час...

Питцорно Б. Торнатрас


Наверное, вы слышали такого рода речи — давным-давно или на днях, а сколько, сколько раз? Пять тысяч триста двадцать пять? Пять тысяч триста двадцать шесть? А впрочем, кто считает? Какой-то книжный червь, которому история не кажется предметом, что надо просто вызубрить — и «с честью» сдать экзамен, забрать свой аттестат, вздохнуть — и отложить, спокойно позабыть. А ведь таким когда-то был синьор Тоскани... Да и Коломба, если вдуматься, похожа на него. А кто ещё? Ещё Виктор Гюго — как звал себя синьор Петрарка, владевший в старом доме этажом и живший тут же, вместе с Пульче, своей любимой рыжей внучкой, — лишь он один, тут, в общем, был (как выражались каррадисты, то есть поклонники Валерио Каррады — ведущего дебатов и главного соратника Риккарди) «реальным» или «чистым» итальянцем. Каким-каким? Ну, знаете... таким... таким, как панна-кота — большим и снежно белым... Хотя синьор Петрарка ценил и шоколад, и жёлтый мармелад, и чёрную лакрицу. Он только ненавидел телевизор: плевался, как верблюд, едва заслышав бредни каррадистов, и проклинал последними словами тех ослов, которые кивали, развесив свои уши, внимая рассуждениям о том, чем европейцы лучше азиатов и почему никто из африканцев не сможет стать прославленным учёным, агентом безопасности, великим режиссёром и папой в красной шапке... Иначе говоря, не зря Виктор Гюго носил такое имя: и в чувствах, и в суждениях он был ужасно честным и страшно непреклонным — похожим на ребёнка, которому твердят: «Какой ты непослушный!», чему он в тайне жутко рад. В конце концов, решать, что в жизни следует любить, а что, напротив, презирать, «ребёнок» должен сам. Виктор Гюго любил вдову Тоскани, закаты в Сенегале, где про́жил целый год, игру на фортепьяно, картины старых мастеров и комиксы для взрослых и детей, а также орхидеи, спагетти Болоньезе и дружный смех за их большим столом... И да, Виктор Гюго был очень-очень толстым, а так как в старом доме, лишённом даже маленького лифта, он жил на пятом этаже, и столь тяжёлый труд, как беготня по лестнице, его совсем не вдохновлял, — художник свою милую «нору», свою волшебную, безумную, красивую и шумную вселенную почти что никогда не покидал. Он звал её «Твердыней» и был готов на всё, чтоб этот пёстрый мир не сгинул, как его любимый сын, как папа у Коломбы, как детская любовь и вера в волшебство, в простое «хорошо», без ложного богатства.

Питцорно Б. Торнатрас



Вы скажете, что это нереально. Как мог Виктор Гюго любить жену мерзавца по имени Риккарди? Как мог он, сидя дома, бороться «с этим гадом» и всей его командой? И как «прекраснейшая женщина на свете» могла быть очарована мужчиной с улыбкой из рекламы пасты «Колгейт» и грязным серым камушком на месте бьющегося розового сердца? Ну, что ж. Всё очень даже просто. Хотя порой... Порой чертовски сложно! Всё так... запутанно. Как и бывает в жизни. А может, не бывает? Или бывает, но не в жизни, а только в мексиканских сериалах? Или не в них, а в той чудно́й, приснившейся под утро, ещё не сфокусированной сказке? С Питцорно ведь нельзя ни в чём быть убеждённым до конца! Во всех её историях, какую ни возьми: про Приску из «Послушай моё сердце», про Полисену Пороселло, про Командора и Диану или свирепую Коломбу, отчаянно старавшуюся биться не только с этим монстром, по имени Риккарди, но также и с обидой, растерянностью, злостью — не на него, на собственную мать, — почти везде, почти всегда, всё несусветное, безумное и дикое в конце концов становится... реальным. А то, что представлялось настоящим, рассыплется, как замок, построенный из гальки, ракушек и песка. Политика вещания, борьба за голоса, изнанка взрослой жизни и белая лапша, повисшая, как серьги, на круглых оттопыренных ушах, — наверно, это сон, который будет длиться, точь-в-точь как сериал: примерно бесконечно, или до той поры, пока его не «вырубишь», достав из кобуры старинный чёрный пульт. А правда... правда в том, что если очень любишь, тогда приложишь силы, которые копила, как слёзы или деньги, и вытащишь из плена того, кого любила.

Другие материалы автора

Вера Бройде

В её кроссовках

Вера Бройде

Динозавров не дразнить

Вера Бройде

​И пусть победит не сильнейший

Вера Бройде

И мыши зелёные для красоты