Ведь вы же все поголовно грамотные, у каждого сенсорное голодание. Душу вложишь, сердце своё вложишь — жрёте и душу, и сердце. Мерзость душевную вам вывалишь — жрёте мерзость. И всё клубитесь, клубитесь вокруг — журналисты, редакторы, критики, бабы какие-то непрерывные... и все требуют: давай, давай!..

Аркадий и Борис Стругацкие. «Сталкер»

На рубеже веков (эта фраза прекрасно звучит, будто ты ощущаешь себя участником чего-то великого) было модно устраивать круглые столы по поводу будущего литературы. На языке катались слова «Сеть» и «Интернет», споря друг с другом. Все ощущали, что что-то в мире меняется, но непонятно что. А лучший выход в тревожной ситуации — психотерапевтическое выговаривание. Я получил премию за сетелитературу «Тенета» и тоже участвовал в этих прениях, но, к счастью, был ленив и наговорил мало глупостей. Сейчас, когда прошла уже четверть века, я вижу что большая часть моих очевидных пророчеств сбылась. Невелика, впрочем, заслуга.

Для начала нужно сказать главное: никакой сетевой литературы не существует. Существуют лишь разные формы чтения. Литература ведь это не способ передачи информации, не книгопечатание, не сайты и блоги. Это буквы, слова, предложения из которых складываются образы. В ту пору, как сейчас с блокчейнами и NFT (non-fungible token), носились с размещением в Сети, как с неким чудом. Но все эксперименты по созданию текстов, ветвящих сюжет по гиперссылкам, остались экспериментами. Раньше многих этим занимался Милорад Павич, да только все его романы, предназначенные для чтения в качестве кроссворда, мозаики и прочих конструкторов, всё равно все читали обычным способом. Ожидалось, что появятся электронные книги с движущимися изображениями, подобные картинкам в волшебных газетах из мира Гарри Поттера. Оказалось, впрочем, что человечеству интереснее компьютерные игры, а те, кто не забыл буквы, читают обычным образом. Тем, кто писал в Сети, всё равно приходилось играть в слова. Именно в комбинациях слов, а не в средствах их доставки, до сих пор заключена магия литературы.

Первое обстоятельство было в том, что доставка стремительно дешевела. Сперва тексты читали с экранов больших мониторов, ещё сохранявших связь с телевизорами. Потом наплодились специальные устройства, затем читатели стали пользоваться обычными телефонами (тогда, четверть века назад такие телефоны не показались бы обычными).

Понемногу умерли те участники круглых столов, которые, я помню, закатывали глаза и шептали о шелесте страниц, запахе настоящей книги. Сейчас говорить об этом неловко, как о тёплом ламповом звуке.

Нет, конечно, в электронной книге нельзя найти засушенный цветок, её сложно засунуть под кровать вместо отломившейся ножки, из неё нельзя вырезать страницы и поместить в выемку пистолет. Но всегда останутся антикварная составляющая — свиная кожа переплётов и вложение капитала. К чтению это не имеет отношения и живёт по тем же законам, что и старинная чернильница, бронзовый бюст на полке и ручная мельница для специй, которую прапрадедушка привёз с турецкой войны. В чернильницу можно положить на ночь серьги, бюстом придавить бумаги на столе, чтобы не разлетелись, а кофемолкой пользоваться раз в год, чтобы пустить гостям перечную пыль в глаза. Справочники легко перешли в электронный формат, им был не нужен золотой обрез Брокгауза. Поиск в них удобнее, чем лихорадочное листание энциклопедий.

Второе обстоятельство заключалось в том, что бумажная книга была условным знаком качества. Нет, в прежние годы государственная политика книгопечатания производила огромное количество макулатуры. Но если ты держал в руках книгу, то знал, что кроме автора над ней работала целая толпа людей — редакторы старой школы, корректоры и оформители. Наконец, книга проходила огромное количество фильтров, а для современной сетевой публикации мало что нужно, кроме воли автора. Раньше книга была чем-то вроде защищённой диссертации, теперь, существующая в Сети сама по себе или в специальном месте — не означает ничего.

В рамках прошлого общественного контракта то, что за книгу заплатили деньги, считалось критерием профессионализма. Теперь гонорары уменьшились так сильно, что и говорить не стоит, чтобы не расстроить публику. Сетевое же издание стало практически бесплатным. Тираж в прежнем мире что-то говорил о качестве текста или о его соответствии культурной ситуации. Цифры подписчиков модных видеоблогов сняли этот вопрос. Статистика продаж фанфиков на специализированных сайтах и романы для неповзрослевших подростков подтверждают, что спрос на буквы ничего не говорит о качестве их соединения. Вообще, чтобы на человека — на его текст или на его комментарий к чужому тексту, — обратили внимание, он должен быть интересен сам по себе. Времена подзаборных гениев, неинтересных при жизни никому, но заслуживших посмертную славу своими буквами, прошли. Впрочем, иногда книга имеет коммерческий потенциал потому, что её автор прожил скорбную жизнь и скончался под забором.

Третье обстоятельство — главное. Мы живём в эпоху перепроизводства литературы и практически невозможно прочитать все, что публикуется. Раньше ограничителем было количество лесов, сводимых на бумагу. В Сети возможности перепроизводства несоизмеримо больше. При современном росте населения количество существующих книг неосмысленно велико, масса людей, которые думают, что они умеют писать, нажимая на клавиши компьютера, хотят о себе заявить. В то, что называется сетелитературой легче пробраться, она демократична.

Теперь ограничителем стало только свободное время читателя. Человек античности мог прочитать все книги, которые существовали на свете (если не принимать в рассчёт экзотичных китайцев), ну и за исключением долговых расписок соседних полисов. После Гуттенберга книг стало много больше, Возрождение сделало сплошное чтение занятием почти невероятным. Возникла необходимость перевода, но и тогда теоретически можно было прочитать книги хотя бы по своей специальности. В ХХ веке уже было невозможно прочитать всё — даже по своей специальности. Сейчас мы читаем только произвольно сделанную выборку, притворяясь, что следуем рациональным рекомендациям.

Что дала нам Сеть, так это возможность мгновенной сортировки текстов, их доступность и очень быстрое обсуждение. Читателю всегда хочется высказаться, при этом каждый человек считает себя равновеликим автору. Особенно, если он вступил с ним в диалог. Раньше писатель существовал в народном восприятии как небожитель, было большой редкостью и счастьем, если читатель получал ответ от писателя на своё письмо. Социальные сети предполагают возможность свободного обсуждения.

Перепроизводство художественной литературы привело к тому, что она стала притворяться журналистикой, а журналистика — литературой. Путеводитель читается с большим интересом, чем повесть о страданиях души. Детектив, совмещённый с кулинарным справочником, оказался успешнее, чем обычный детектив. Ну а исповедь в социальных сетях заместила страдания в прозе. Читатель этих сетей жрал и душу, и сердце, и мерзость. Пишут все — журналисты, редакторы, критики, бабы какие-то непрерывные... И по закону больших чисел иногда выходит что-то путное.

Короткие эссе размером в экран компьютера побивают эстетику литературы прошлого вернее, чем тысячи фантастических и приключенческих романов современности. Размер в один экран я назвал тогда no-scrolling, что сближало прозу и поэзию. Поэты, кстати, всегда выживают лучше, и этот жанр можно легко перевести в формат концерта. Романист, читающий свои произведения по кабакам, невозможен, а вот поэты или комики справедливо считают это нормальным заработком.

Но только осталось какое-то количество людей, что внимательно следит за тем самым, о чём я говорил — за алхимией соединяющихся слов, за тайным значением буковок. Вот когда они станут окончательно незаметны, то будет любопытно осмотреться. Но это уже без меня.

Читать еще по теме. Статья Владимира Березина о сетевой эмиграции.