Букша К. Открывается внутрь. — М.: Издательство АСТ: Редакция Елены Шубиной, 2018. — 283 с. — (Роман поколения)

Ксения Букша дошла до той стадии писательской авторитетности, когда печатают книгу рассказов в солидном издательстве. Сборник «Открывается внутрь» вышел в АСТ — в редакции Елены Шубиной. Престиж автора (и раньше не низкий) скакнул вверх.

А вот что значит книга рассказов для Букши-писателя? Резкую смену амплуа? Качественный прирост мастерства? Или следование давно выбранным курсом?

В трехчастную книгу вошло восемнадцать рассказов, подозрительно, геометрически поровну распределенных под заголовками «Детдом», «Дурдом» и «Конечная»: по шесть историй на часть. Судя по названиям, в первой части должен быть «перевес» детской темы, во второй — безумной, а в третьей — смертной. По ним же сделаем вывод о том, что в настоящей книге Букша от фантасмагорий обратилась к сугубому реализму.

При чтении окажется, что с обоими предположениями не всё так просто. Пожалуй, это и правильно — иначе перед нами была бы не литература, а букварь.

Внешне автор старается соответствовать собственным семантическим «указателям»: открывающий книгу рассказ озаглавлен «Сосновая поляна. Ася», что рождает ассоциации с юной «Красной шапочкой», гуляющей по лесу; обстановку «Дурдома» поддерживают шизофреническая формулировка «Ключ внутри» и диагноз для медика «Шарлатан»; а в третьей части так и бросается в глаза история «Регина и смерть». Да и тематика выдерживается, хотя и своеобразно.

Ася во «вступительном» тексте — взрослая женщина, неким изъяном физиологии лишенная не только возможности иметь детей, но и всей репродуктивной системы: у неё даже менструаций никогда не было, о чем с бесстрастностью врача-гинеколога (пожилой и в парике) докладывает нам писательница. То есть Ася, по сути, вечный ребенок, озабоченный единственным вопросом: «Ну, мам, кто мой папа?» Всякий раз мать отвечает новым мужским именем, отчего дочь давно догадалась, что ей безбожно лгут. Только решив усыновить детдомовца — не по причине разгула материнского инстинкта, а потому, что «директор конторы, в которой она работала, видимо, особо сильно нагрешил и взялся помогать сироткам», — Ася понимает, что она не дочь той, кого считает матерью. Её родила сестра этой женщины, покончившая с собой в молодые годы. Младенца, рожденного неизвестно от какого отца, точно так же приняла семья этой несчастной, как сама Ася взяла сначала девочку Дашу, а потом братьев Рому и Серенького (Серёжу). Их мать, так же, как у Аси, умерла, и отец так же неведом никому. Ася, можно сказать, закрыла гештальт. «Детдом» в первой части — не всегда герои, чаще рефрен, пронизывающий текст и создающий настроение.

Практически ни один персонаж не появляется в книге разово — или они явятся снова под другим углом зрения

«Дурдом» как-то ровнее и впрямь воспроизводит всяческую психоделику в разных ракурсах. А «Конечная» не единой кончине посвящена: тут «смешались в кучу» дети, психи, странности бытия...

В рассказе «Регина и смерть» умирает вовсе не Регина, хотя так можно подумать по названию, и вообще никто. Смерть витает здесь как предощущение, как средневековое Memento mori. Преуспевающая пиарщица Регина, гордящаяся своим умением делать «рекламу другую... человечную, забавную», едучи в электричке, то и дело видит знаки и символы небытия. Мороженое в вагоне продает девица, руки которой «ниже локтей, выше запястий — напрочь изрезаны». Парень с велосипедом, сидящий напротив Регины, замечает, что у него шрамы такие же остались после несчастной любви. А «старуха инквизиторского вида, с квадратной челюстью, не отрываясь от «Панорамы», произносит веско: «Дураки вы, ничего не понимаете, ценность жизни», — и предлагает парню отдать ей свою жизнь, раз не нужна, ибо она больна раком, а умирать не хочет.

Практически ни один персонаж не появляется в книге разово — или они явятся снова под другим углом зрения, или автор сделает им прихотливый сиквел либо приквел. Например, мама Ромы и Серенького, которых усыновила Ася в первом рассказе, погибнет через одну историю — в третьем от начала сборника рассказе «Братаны». А старуха из электрички с квадратной челюстью обретет имя Белла Владимировна и будет активничать в «Дурдоме» — она ведь психиатр со стажем, и у них полна больница тех, кто жизнь не ценит. Но вместе с тем её образ явственно отражается в «гинекологе в парике», поставившей диагноз Асе. Как будто это одна и та же врач, с возрастом сменившая специализацию, но не модус вивенди — суровая, бескомпромиссная, безапелляционная.

В рекламном агентстве «Рефлекс» Регины и Маркова работает Женя («она и менеджер, и секретарь, и заместитель, и продажник»), семи лет взятая из детского дома под опеку, а восемнадцати — препровожденная в самостоятельную жизнь. «У Жени выдалась тяжелая зима, но она знает, что весной будет хуже. Дело в том, что каждую весну к Жене приходит другая Женя, и это очень страшно». Действительно, страшно, когда к умненькой девушке, сделавшей саму себя и даже выучившей за два года французский язык до такой степени, что и Регину консультирует, приходит «вульгарно накрашенная... смрадная проститутка и наркоманка. У той Жени есть дети, много, и все они в доме ребенка в детдоме, от всех она отказалась». Так в «Детдоме» решительно прорастает «Дурдом». А формально он начнется за точкой «Жени».

Обстоятельства дурдома еще теснее срослись и относятся ко многим действующим лицам рассказов — если не сразу ко всем, включая читателей и даже автора, но об этом позже. Так, «чувачки» из одноименного рассказа, ходящие за парнем по пятам:

«их было шесть, вот представь, как из бумаги человечков делают
ну взявшихся... это... за руки только мои были не белые, а черные. И побольше, один где-то мне по колено
<...>
не, они были нестрашные, ну то есть...
<...>
просто я их вижу и понимаю, что их нет
разглядываю, интересно мне
а они идут за мной по асфальту, цепочкой
и обугливаются», — довели до суицида душевнобольного сына Маркова от первого брака — Лешку. Это выяснит в рассказе «Конечная» безымянная дочь новопреставленной Беллы Владимировны. Молодая женщина устроилась на работу в агентство «Рефлекс», на одном из застолий услышала о трагедии Лёшки, вызвалась помочь отцу издать посмертную книжку Лешкиных стихов и по куче блокнотиков с записями узнала в поэте-самоубийце своего чудаковатого одноклассника Аминова. Она когда-то приятельствовала с ним, а потом отдалилась. Рассказчица встречается во сне с покойным Лешкой и еще одной девушкой в комнате, «нарезанной на полосы мрака и света». «Все, кто умирает на Пасху, на Святой неделе, воскресают здесь», — объясняют наблюдательнице жители этой странной комнаты. Она видит их столь ярко, что, проснувшись, спешит читать Лешины стихи из блокнотиков и, начитавшись, понимает: «Я бросила его, оставила одного. Я побоялась, что заражусь от него этим. Я его не любила, а он умер. ...И если можно что-то исправить, я прошу об этой возможности, я сделаю для этого все. Мы возьмемся за руки, мы уйдем в тень, но уйдем вместе, цепочкой, вереницей человечков...» Поскольку «Конечная» замыкает книгу, видимо, это месседж Букши читателям.

При таком прочтении «говорящее» название сборника Букши тянет трактовать как призыв «открыть дверь» вовнутрь другого человека, ибо, как говорил Саша Башлачёв, нет тех, кто не стоит любви. И тогда писательница, пожалуй, действительно поднялась над собой прежней на шажок в сторону гуманистической прозы.

Но почему-то меня не устраивает это карамельное толкование. Ведь можно понять название книги и так, что она, точно камера обскура, заглядывает в небольшой малолюдный мирок, где живут-маются персонажи, от которых «не отлипает» пристальное, иногда даже вивисекторское внимание писательницы. А знаете, что (или кто?) является самой яркой чертой и самым постоянным обитателем мира сего, размещенного автором на «самом краю Петербурга»? Не Ася, не тетя Лена, шахматный тренер и приемная мама Анжелики, неожиданно для себя прочувствовавшей «кампоты гуха» (кантаты Баха), не Регина с Марковым, не Белла Владимировна, не склонный к суицидальному поведению Игорек, сменивший имя на Максима и ставший ответственным за других человеком (спас такого же, как сам, любителя побегать перед электричками), не профессор Лев Наумович, все глубже уходящий в пучину математики, не вечно веселая и вечно меняющая тяжелые грязные работы из-за частых запоев Тоня. Это 306-я маршрутка.

Сей вид общественного транспорта фигурирует в каждом (!) рассказе Букши. Ее наличие вроде бы резонно объясняется тем, что это удобный маршрут от «спальной» окраины до самого сердца Северной столицы. Но навязчивое повторение автором этих цифр и мистическое появление маршрутки неожиданно и бесповоротно перед всяким действующим лицом выглядит кодом к происходящему в мире Букши. Код я разгадала так, что рейсы 306-й сшивают рассказы книги в единое смысловое полотно. Ну, или у писателя тоже возникла идея-фикс: за Лёшкой ходят «чувачки», за Букшей везде ездит 306-я маршрутка...

Выводов два: автор на деле не ушла от крупной формы, и, хоть и окрестила новую книгу сборником рассказов, но написала опять же роман. Это и издательская аннотация подтверждает, и серия «Роман поколения». И — Букша не может без фантасмагорий. Тогда всё становится на места, и слова «Открывается внутрь» оказываются не ключом к пониманию других, а, напротив, забором, отделяющим мир, созданный воображением Букши, от мира если и не нормальных, но людей.