В бросании мореходом бутылки в волны и посылке стихотворения Боратынским есть два отчётливо выраженных момента. Письмо, равно и стихотворение, ни к кому в частности определённо не адресованы. Тем не менее, оба имеют адресата: письмо — того, кто случайно заметил бутылку в песке, — стихотворение — «читателя в потомстве».

Осип Мандельштам

Под конец года разные социологические службы начинают опрашивать граждан, кто для них человек года, что — событие года и вообще задают ворох подобных вопросов. Несколько лет назад я обратил внимание, что ответившие и неответившие сограждане нервно реагируют на газетные заголовки типа «По опросам ВЦИОМ россияне считают Дарью Донцову лучшим писателем 2016, 2017... года». Я думаю, что то же самое произойдёт в этом году. Цифры и даты меняются, Дарья Донцова остаётся в лидерах, а те сограждане, что не слишком жалуют известную писательницу, заламывают руки: «Как низко пала наша читающая публика!» или «Как ужасно, что забыты Достоевский и Толстой, а низкопробные детективы правят бал!» — ну и тому подобное далее. Комментировать чужие эмоции дело неблагодарное, но если задумался о социологии литературы от этого вопроса не уберечься.

Рассудительному человеку стоит прочитать новости дальше заголовка, ознакомится с материалами опросов и обнаружить пассажи типа: «Писателя года россиянам по-прежнему выбрать тяжелее всего: все содержательные ответы набирают не более 3%: Дарья Донцова (3%), Татьяна Устинова (2%), остальные — по 1% или менее». То есть новость должна выглядеть так: «3% россиян считают Дарью Донцову лучшим писателем 2016 года», что звучит несколько иначе, чем в заголовках.

Зыбка сама постановка вопроса, что значит «писатель года»: ныне живой, выпустивший книжку в этом году, респонденты в текущем году его прочитали, узнали о нём впервые — и тому подобное. Так-то Достоевский вполне себе писатель года, и не только этого, но не будем отвлекаться на психотерапевтическое выговаривание. Важен не только процент, но и то, как сформулирован вопрос — но я проговариваю уже очевидные вещи.

Есть замечательное учреждение «Книжная палата», которая регулярно публикует разные сводки, посвящённые издательской деятельности (не только в области художественной литературы, кстати). Сейчас доступно состояние на первую половину года (ясно, что под конец года оно несколько меняется, но тенденция остаётся. Что там видно? А вот что за полгода «Число книг и брошюр, печ. ед.» Дарьи Аркадьевны Донцовой достигло 38, а общий тираж — 465 тысяч (за весь прошлый, 2017 год, этих книг было 98, а тираж 1349 тысяч). Этот автор занимает первое место в списке двадцати наиболее публикуемых авторов — за ним следует Стивен Кинг (изданий и переизданий у него больше — 58, а совокупный тираж чуть меньше — 409,5 тысяч). Потом — Акунин, затем две Татьяны — Устинова и Полякова, после которых мы обнаруживаем Ремарка и Брэдбери с совокупными тиражами 263,5 и 241,5 тысячи соответственно. За ними идут Джоджо Мойэс и — незабытый никем Достоевский. Фёдор Михайлович в это году новых книг не писал, но 43 его книги вышли совокупным тиражом 189 тысяч экземпляров.

Кто-нибудь спросит, что за Джоджо обогнал Достоевского, так я отвечу, что это британская писательница Джоджо Мойес (Jojo Moyes) — «Бедная Луиза устраивается сиделкой к парализованному молодому богачу, потом он говорит, что она — то единственное, что заставляет его просыпаться по утрам и не свести счёты с жизнью. Любовь растёт, как сорный цветок, а через полгода паралитик умирает в швейцарской клинике, оставив девушке огромное наследство». Теперь понятно, что у нас на восьмом месте.

Опросы и рейтинги действительно дают некое представление о состоянии общества

Надо, впрочем, сказать немного о тиражах, о метафизичности этого понятия. Их цифры, как я вижу, до сих пор вызывают яростные споры, особенно у тех людей, что меряются ими, как разными частями тела. Тираж, разумеется, хороший аргумент в спорах «кто лучше пишет», но это аргумент сложный — если открыть книгу Дарьи Донцовой, то можно обнаружить помету тираж «12.000 экз.» (примерно). Что это означает? Вовсе не то, что этим дело и ограничится: книгу легко допечатать, причём в несколько приёмов, и доводить дело до тех гигантских цифр, о которых речь идёт вначале. Издательская стратегия может быть и другой — сразу напечатать шестьдесят тысяч экземпляров бестселлера и атаковать рынок. Можно приурочить допечатку к выходу экранизации, к какому-нибудь юбилею, получению премии (одна из претензий к разогнанному ныне литературному сегменту Нобелевского комитета была в том, что кто-то мог сливать информацию о будущем лауреате издателям, а те, в свою очередь, получали прибыли на своевременном появлении книги). Нет, в былые времена издатели могли указывать неверные тиражи, манипулируя общественным мнением и совершая всякие махинации с налогами и продажами, но это, разумеется, слухи, и с этой практикой давно покончили наши доблестные правоохранительные органы. Всё это сказано к тому, что одна и та же цифра может означать разное, Господь наш деревьев в лесу не уравнял, не то что издательств. А рассудительный человек не должен суетиться, и понимать, что тиражные показатели сами продукт многих факторов, да и указывает на совершенно различные вещи. Например, огромные тиражи Достоевского указывают ещё и на то, что его по-прежнему продолжают проходить в школе. Публикация мёртвого писателя, который попал в список хотя бы для внеклассного чтения, происходит одним образом, а не попавшего — совершенно другим. Не то чтобы поклонники какого-нибудь крепкого классика должны уподобиться героям известного романа «Золотой телёнок»: «Настоящая жизнь пролетела мимо, радостно трубя и сверкая лаковыми крыльями. Искателям приключений остался только бензиновый хвост. И долго ещё сидели они в траве, чихая и отряхиваясь» * — Ильф И., Петров Е.Золотой телёнок // Ильф И., Петров Е.Собрание сочинений в 5 т. Т. 2. — М.: Художественная литература, 1996. С. 74. . (Лесков, «прозёванный гений», писатель, который объясняет буквально всё, что происходит сейчас вокруг нас, в список двадцати наиболее печатаемых вовсе не попал). Следует ли из этого, что Лесков стал нынче писать хуже? Вовсе нет. И читателей своих не растерял, может, даже приобрёл.

Опросы и рейтинги действительно дают некое представление о состоянии общества. Но почти никакого — не то что о качестве текста, но даже об успехе писателя. Вспомним всё те же три процента, речь о которых шла в самом начале. Есть известный анекдотический ряд, список быстрых ответов русского человека: ему говорят: «Птица?», он отвечает: «Курица», «Фрукт?» — вопрошают его, он произносит «Яблоко», на слово «Поэт?» русский человек откликается: «Пушкин». Сейчас, когда спрашивают про писателя, то слышат: «Донцова». Радоваться тут или печалиться? Да ничего из этого — собирать ягоды, варить варенье, а потом зимой пить с ним чай. Всё это — наглядное подтверждение того, что иерархическая пирамида, которая присутствовала в литературе последние триста лет, замещена почти ровным полем. Замещение произошло давно, и опросы его просто фиксируют. И оказывается, что даже универсальный (казалось бы) бренд объединяет не более 3% людей. Не говоря уж о лауреатах главных премий.

Но это оптимистический знак — не нужно драться за проценты. Главный адресат всё равно — мироздание, книга — что записка в бутылке. Пиши то, что должен, и будь, что будет.