18+
11.02.2019 Тексты / Авторская колонка

​Просто дау

Текст: Владимир Березин

Фотография: из архива автора

Писатель-пешеход Владимир Березин о пещерном кино и честном обывателе.

Мы овладеваем более высоким стилем спора. Спор без фактов. Спор на темпераменте. Спор, переходящий от голословного утверждения на личность партнера.

Михаил Жванецкий

Однажды Платон придумал (или записал) один из самых продуктивных образов, которые полезны даже в частных разговорах. Сократ у него говорит брату самого Платона: «...Ты можешь уподобить нашу человеческую природу в отношении просвещённости и непросвещённости вот какому состоянию... Представь, что люди как бы находятся в подземном жилище наподобие пещеры, где во всю её длину тянется широкий просвет. С малых лет у них на ногах и на шее оковы, так что людям не двинуться с места, и видят они только то, что у них прямо перед глазами, ибо повернуть голову они не могут из-за этих оков. Люди обращены спиной к свету, исходящему от огня, который горит далеко в вышине, а между огнём и узниками проходит верхняя дорога, ограждённая, представь, невысокой стеной вроде той ширмы, за которой фокусники помещают своих помощников, когда поверх ширмы показывают кукол. ...За этой стеной другие люди несут различную утварь, держа её так, что она видна поверх стены; проносят они и статуи, и всяческие изображения живых существ, сделанные из камня и дерева. При этом, как водится, одни из несущих разговаривают, другие молчат. Прежде всего разве ты думаешь, что, находясь в таком положении, люди что-нибудь видят, своё ли или чужое, кроме теней, отбрасываемых огнём на расположенную перед ними стену пещеры?» * — Платон.Государство. Книга седьмая // Платон.Собрание сочинений в 4 т. Т. 3. — М.: Мысль, 1994. — С. 295–296. По поводу этой метафоры написаны не тысячи, а десятки тысяч текстов, и до сих пор она хорошо описывает происходящее.

В частности, когда зашёл разговор о проекте «Дау», то оказалось, что большая часть честных обывателей находится в нормальном положении узников пещеры. Фильм (правильнее говорить «проект») «Дау» показывают в Париже, но требовать от честного обывателя, чтобы он сам составил мнение о проекте, поехав в Париж, оформив себе визу (так это называется) на посещение самого проекта (шенгенская идёт отдельно), никто не может. При этом очевидно, что в России этот феномен не покажут, потому что в нашем Отечестве не дают прокатных удостоверений фильмам, где подробно показывают, как в женщину засовывается бутылка и в кадре режут настоящую свинью. Фильм-проект существует вдалеке, и нам видны лишь чужие отзывы, как тени на стене. В те времена, которым посвящён «Дау», говорили «советский народ пьёт шампанское устами своих лучших представителей» — так и здесь, особенно продвинутые люди наполняют наше пространство криками возмущения или восторга, а те, кто хотят, восстанавливают по ним картину происходящего.

Что мы можем извлечь из этого торжества теней? Мы знаем, что фильм снимался много лет, мы также знаем, что режиссёр для этого построил в Харькове огромную декорацию, в которой жили действующие в фильме люди. Нам также известно, что многие, попавшие в кадр, играли без сценария, как бы самих себя. И, наконец, в результате получилось полтора десятка фильмов, которые показывают в специальном помещении в Париже, наподобие иммерсивного театра, где действие идёт вокруг тебя, и то и дело на лице ощущаешь слюни орущего актёра. В буфете этого аттракциона ты покупаешь советский винегрет и ломтик серого хлеба. Всё это помножено на то, что сюжеты фильмов-компонентов построены на психологическом или прямом насилии: муж говорит жене, что он открыто хочет жить на два дома, два сантехника сперва ругаются, потом совокупляются и философствуют, чекисты травят учёных, мать ругается с дочерью, а в самом конце директор института призывает комсомольцев (которых играют натуральные неофашисты), и те сперва режут свинью (она, право, слово, стала главным героем этого фильма), а затем и всех остальных.

Дальше начинается самое интересное: в современном мире наличие объекта обсуждения совершенно необязательно. Это отметил ещё писатель Поляков в своём романе «Козлёнок в молоке» (1995), где стопка чистых листов в папке жила в качестве художественного произведения, собирала отзывы, снисходительные и восторженные, становилась источником денег и славы, не имея внутри себя ни одной буквы. Механизм формирования мнений внутри пещеры ровно такой, как у Платона, только нашим узникам разрешено переговариваться, и из этого неумолчного гула рождаются новые сущности. И для этих сущностей уже не нужен оригинал предмета искусства. Можно до хрипоты ругаться, ссориться и дойти до рукоприкладства без прикосновения к источнику. Причём тут есть целый список тем.

Во-первых, этика создания объекта искусства — гибель несчастной свиньи, протоколированное насилие etc. Происходит моральный сговор против неэтичного искусства, и тут же пламенные сторонники ломки границ начитают биться за эту ломку. На всё найдётся античный пример, найдётся и на это: перформанс с храмом Артемиды оказался вполне удачен и прославил Герострата навеки, но важнее того, прославил саму акцию. Херсифрон и Метаген забыты, а имя Герострата живёт в веках. Общество легко мирится с неэтичностью акциониста и хранит о нём память куда лучше, чем имена архитекторов. Это спор имени Гоббса, то есть о том, обязаны ли средства достижения цели быть так хороши. Ну или спор имени Пушкина о том, был ли убийцею создатель Ватикана. Причём о натуралистичности ужасов в кинематографе много говорили ещё в 1975 году, когда вышел фильм Пазолини «Сало, или 120 дней Содома» (имеющий отношение к книге маркиза де Сада примерно такое же, как проект «Дау» к воспоминаниям жены академика Ландау).

Во-вторых, это судьба долгосоздаваемых художественных произведений — от «Трудно быть богом» и «Шинели» до «Дау» — все они строятся десятилетиями, на манер Исаакиевского собора. При этом с собором всё яснее — процесс там был виден прохожему, а тут формируется только облако мнений вокруг герметического объекта.

В-третьих, экономика создания объекта. Десять миллионов долларов — это очень дешёвый фильм в рамках этого обсуждения — ровно столько же стоила военная драма «Т-34», а какие-нибудь «Фантастические твари» в четырнадцать раз больше. Некоторые люди в Европе уже довольно активно обсуждают происходящее, к тому же инвестор под санкциями. Мне эта тема интересна для проверки конструкции «на коленке, из связующей субстанции и палок, без затрат мы сделали кино, которое будет этапным в новом кинематографе» vs «мы создали целый мир рефлексивного прошлого, не скупясь ни на что, потому что у нас было много денег». При этом Сеть полна ссылок на вопли обманутых харьковчан, которым недоплатили — от массовки до сдатчиков квартир.

У обычного человека, честного обывателя, есть неуверенность касательно того, возлюбить ли объект искусства или не возлюбить

В-четвёртых, сама идея иммерсивного шоу — что в нём от кинематографического искусства, а что, собственно, от аттракциона. Сам кинематограф сто лет назад ругали словом «аттракцион», ну, это не упрёк. Потому что ещё идея Вагнера по строительству театра в Байройте подвергалась нелицеприятной критике. Мне немецкая опера больше нравится, чем итальянская, но не в том дело: нет ли тут какой засады? Вдруг перед нами происходит замена восхищения (сопереживания) искусства на простой восторг удивления? Например, я очень люблю планетарии, там показывают не только звёзды, но и пробегающих над тобой объёмных динозавров, дрожат кресла, а в лицо прыскает вода от упавшего в океан метеорита. Но всё же я понимаю, что это восторг удивления аттракционом, а не сопереживание. Особенно резкие в суждениях пленники пещеры сразу кричат, что проект «Дау» ничто иное, как артхаусный «Дом-2».

В-пятых, тут в полный рост встаёт тема мимесиса — но про мимесис я рассказал в прошлый раз.

В-шестых, это биографическая тема. Вернее, сложность биографической темы: понятно, что «Дау» — это как бы «Ландау», известно, что сокращённая форма использовалась его учениками. Понятно, что он был в Харькове, работал в институте, у него были необычные отношения с женой, но вот тут как раз и возникает некая проблема. Кино или книга, созданные про реальных людей (пусть даже под прозрачными псевдонимами), получают дополнительный кредит популярности. Интерес к реальным биографиям служит подпоркой произведению, но иногда кредит возвращается, а иногда — нет.

И, наконец, седьмое, но очень важное: то, как мы воспринимаем книгу или картину. У обычного человека, честного обывателя, есть неуверенность касательно того, возлюбить ли объект искусства или не возлюбить. Для этого он, в явном и неявном виде, обращается к экспертам (тоже явным или неявным). Что-то в этом есть странное, вроде как обращаться к стороннему специалисту, чтобы выяснить любишь ты жену или нет (хотя как раз это — явление нередкое). Есть отрасли человеческой деятельности, в которых мы честно можем не разбираться: юриспруденция, квантовая физика и тому подобные полезные вещи. В том, что люди нанимают юриста, ничего удивительного. В области военной истории всяк считает себя уверенным специалистом, а в области латинской эпиграфики — не всяк. Даже если человек пыжится, то в глубине души он понимает, что он не совсем специалист, а просто почитал Википедию в самолете. Но искусство — картины, книги (отчего-то принято говорить «искусство и литература»), вроде бы рассчитаны на непосредственное восприятие, и потребитель сам разберётся. Ан нет, сам разобраться он не может, и ориентируется на эксперта (или кумира), а, за неимением их под рукой — на общественный гул.

Самое печальное, если это происходит как в знаменитом романе Марка Твена «Приключения Гекльберри Финна»: «Нас надули, здорово надули! Но мы, я думаю, не желаем быть посмешищем всего города, чтобы над нами всю жизнь издевались. Вот что: давайте уйдём отсюда спокойно, будем хвалить представление и обманем всех остальных! Тогда мы окажемся в равном положении. Так или нет?

— Конечно так! Молодец судья! — закричали все в один голос.

— Ладно, тогда ни слова насчёт того, что нас с вами надули. Ступайте домой и всем советуйте посмотреть представление.

На другой день по всему городу только и было разговоров, что про наш замечательный спектакль. Зал был опять битком набит зрителями, и мы опять так же надули и этих» * — Марк Твен. Гекльберри Финна // Марк Твен.Приключения Тома Сойера. Приключения Гекльберри Финна. — Петрозаводск: Карелия, 1971. С. 375. . Это известная «дилемма заключённых в платоновой пещере», иначе говоря, история с голым королём, который проходит тенью по стене перед зрителями.

Это чрезвычайно сильное искушение — примкнуть к многочисленной и приятной тебе общности. И тени на стене пещеры — что кляксы Роршаха, дают тебе широкий простор для интерпретации.

Возможно, что где-то в стенке пещеры проделана дырка, куда вставлена камера: наблюдение за наблюдающими всегда чрезвычайно доходно, это нам рассказали ещё в анекдоте про публичный дом. Поэтому надо вести себя достойно: не давать выход нашим фобиям и неврозам. Неизвестный нам объект культуры (Например, проект «Дау») может оказаться вовсе не халтурой, как не было бы нам (или кому-нибудь) приятно, а действительно новым шагом куда-то вперёд. Так в истории искусства бывает часто. А бывает, что не выходит ничего полезного, ни уму, ни сердцу — так тоже случается. Но не надо бояться собственного недоумения, надо бояться пения в чужом хоре.

Ну и вообще не быть похожим на героя стихотворения Саши Чёрного * — Саша Чёрный. Вешалка дураков // Саша Чёрный. Собрание сочинений в 5 т. Т. 1. — М.: Эллис Лак. 1999. С. 99. :

Дурак рассматривал картину:
Лиловый бык лизал моржа.
Дурак пригнулся, сделал мину
И начал: «Живопись свежа...
Идея слишком символична,
Но стилизовано прилично»
(Бедняк скрывал сильней всего,
Что он не понял ничего)...

Другие материалы автора

Владимир Березин

Сеньор из общества

Владимир Березин

​Прозёванный гений

Владимир Березин

​Правильно положенная карта

Владимир Березин

​​Враг мой — язык