18+
07.04.2021 Тексты / Рецензии

​«но в аргентину нельзя не поплыть и я поплыл»

Текст: Мария Мельникова

Обложка: Предоставлена ГМРЛИ им. Даля

О том, что общего у латиноамериканских и русских поэтов, пишет обозреватель Rara Avis Мария Мельникова.

Поэты Латинской Америки и России на XI международном фестивале «Биеннале поэтов в Москве» / Сост. Н. Азарова, С. Бочавер, Д. Файзов, Ю. Цветков; отв. ред. Д. Бак, Н. Николаева, А. Орлицкая. М.: Культурная инициатива, издательство «Литературный музей», 2019. — 360 c.

XI международный фестиваль «Биеннале поэтов в Москве» прошел в конце ноября — начале декабря 2019 года, на излете доковидной эпохи. В этот раз столица принимала в гости Латинскую Америку. Семнадцать поэтов из Аргентины, Боливии, Бразилии, Венесуэлы, Колумбии, Кубы, Мексики, Перу, Сальвадора, Чили и сорок два русских автора, живущих в России, Латвии и США, читали стихи, обсуждали проблемы современной литературы, встречались со школьниками и играли в футбол.

Двуязычные сборники зарубежных участников биеннале выходили и раньше, но в этой антологии впервые представлены стихи русскоязычных поэтов в оригинале и переводе на испанский, что замечательно: получившаяся книга куда адекватнее отражает породившее ее культурное событие, а образовывающие ее произведения создают целый комплекс дополнительных смыслов. Дают возможность изучить хитрый оптический прибор, похожий на две фантастические подзорные трубы, что переплелись, образовав всматривающийся сам в себя арт-объект.

Попытки латиноамериканцев и россиян представить себе друг друга обречены иметь сновидческую форму. Латинская Америка в нашем подсознательном атласе давно и надежно зарегистрирована как страна чудес — настоящих, не буратинных. Там есть город Рио-де-Жанейро, где все поголовно в белых штанах, там есть пампасы, где обретают волю, там есть деревенька Макондо, где... да тут всего и не перескажешь. Там живут водяная свинка капибара, крокодилы, курящие сигары, танцующие фламинго, а еще хронопы и фамы. Там богатые тоже плачут и цветет дикая роза. Латинская Америка не Шамблала: если ты по слабости своей не доберешься до Рио-де-Жанейро, из Бразилии к тебе может приехать волшебная тетушка и исправить твою дурацкую жизнь. Что это, извечная романтическая любовь севера к югу, разновидность лермонтовской грезы сосны о пальме? Нет, дело не в климате, магическое видение взаимно. Вот что пишет во вступительной статье мексиканский поэт Али Кальдерон: «Спустя два года после того, как Тристан Тцара и Владимир Ильич Ульянов (Ленин) играли в шахматы в Цюрихе, наступил день, когда большевики расстреляли Бога. Это произошло в 1918 году. Литературный критик Анатолий Васильевич Луначарский организовал судебный процесс, на котором якобы самого страшного и решительного врага революции обвинили в преступлениях против человечества. В постановлении его называли „причиной всех зол“. Обсуждение длилось почти пять часов. Скамья подсудимых была занята Библией, а защита в лице творца всего видимого и невидимого просила о помиловании по причине безумия и психических расстройств. Всё было напрасно. 17 января в шесть тридцать утра расстрельный отряд выпустил в московское небо пять огневых зарядов. Это не рассказы Гарсии Маркеса или Хуана Рульфо. Это не мир магического реализма, но он таким представляется... Что тогда связывает нас, русских и латиноамериканцев? Какие мосты соединяют нас? Какие поэты с другого берега океана писали будто бы специально для нас? Как мы узнаём русского поэта в латиноамериканском, а латиноамериканского — в русском?»

Объемнее и отчетливее всего Россия, разумеется, проступает в стихах кубинских поэтов. У Хамилы Медины Риос доспассосовский поток сознания подхватывает кровавые события российского и советского ХХ века и вливается в вечную реку человеческих злодеяний и страданий: «но кровь пахнет только кровью \ как бы ни омывали кисти \ рук \ в мутноватом полумраке королевского дворца \ или не пускали их в бега \ вдоль берегов Стикса зацветших лотосов \ которые на самом деле один сплошной непрерывный берег \ длинный как сосиска \ розовый как рана изнасилованных».

Для Нельсона Карденаса, наоборот, Москва — одна из областей рая (как и полагается, трагически потерянного): «В детстве Москва для меня была всем, чего я хотел. Засахаренные яблоки, заяц, который вечно убегает от волка, и волк, кричащий: „Ну, заяц, погоди!“ Ленин, спящий в своём Мавзолее, бесконечные парады, Чебурашка и крокодил Гена, Красная площадь с разноцветными куполами...». Ну что же, мы тоже частенько скучаем по этому сказочному городу, который был в наших головах навсегда, пока не кончился. У Роландо Санчеса Мехиаса Чехов внезапно вписывается (буквально — в процессе сочинения письма Суворину) в фантастический узор из Монмартра, дерева гингко и птицы Пэн и становится живой иллюстрацией к важному философскому вопросу «можно ли стать китайцем всего на секунду?»

Еще интереснее искать русские отблески в стихах поэтов, исторически более свободных от постижения нашей удивительной страны. У аргентинца Эдгардо Добры находим ироничную июльско-барселонскую вариацию на тему «Темзы в Челси» Бродского. Одному из взбалмошных героев бразильца Дугласа Диегеса, любителю «фотографировать словами то, чего нет» однажды «привиделось, как Облако в Штанах шлялось по деревне за ручку с Маяковским. И он сфотографировал Облако в Штанах и великого русского поэта. И написал, нет такого другого поэта, который смог бы лучше одеть свою невесту или тому подобную чушь». Тут есть над чем поразмышлять и литературоведу, и специалисту по гендерным исследованиям. И что замечательно — в стихотворении Юрия Цветкова находим такого же карнавального порядка игру с Маяковским:

Было к Маяковскому дело.
Пришел к памятнику. Поймал взгляд.
Сказал:
Из собственного тела
Построю город-сад.
И убежал.

Так оптический прибор антологии позволяет ухватить глазом прекрасную симметрию крошечного архитектурного элемента в сложном здании посмертной памяти классика — элемента который иначе мог и остаться незамеченным.

И совсем экзотическим образом вторгается Россия в мысли героини стихотворения аргентинки Марисы Мартинес Персико, сочиняющей «прощальное» стихотворение:

Так утомительно было создание его
что в середине зимы
я поняла —
как если бы в Московской Думе пошёл снег —
что это было просто
несущественное стихотворение.


Хотя российского читателя таким метеорологическим феноменом удивить, наверное, сложно — у нас в законодательных органах всякое бывает...

Наталии Азаровой — ее стихотворение символично открывает русскоязычный раздел антологии — Латинская Америка явила себя в своеобразном диалоге культур и в полнокровно-мифотворческом обличии:

...в конце двадцатого века
я занималась детскими леденцам
тогда в мексике мне
и произвели огромную фуру динозавров на палочке
два миллиона динозавров пропали
по дороге с завода в порт
нет вы не думайте я не про убытки
страховка сработала
я про
куда деть в мексике русских динозавров
в смысле что на леденцах стопроцентно
по-русски смешное детское написано
тогда хозяин фабрики объяснил что в мексике
большая треть населения
читать не умеет
латиницу от кириллицы не отличит
так что дети
с нашими динозаврами
справятся

Стихотворение-документ, по сути публицистическая зарисовка о социальных проблемах Мексики легко и непринужденно превращается в микропритчу об исчезновении языка и воскрешении динозавров.

Данил Файзов свое текстовое трансконтинентальное путешествие осуществляет при серьезной философской поддержке, а главный его «латиноамериканский» аргумент убийственно прост:

после дождя
борхес тебя спросил
кто карает
кто хейердал
сколько потрачено сил
бога спроси
где поджидать живое
так и касарес
не говорит со мною
я не поплыл бы туда
никогда б не поплыл
но в аргентину нельзя не поплыть
и я поплыл

Место, куда ты плывешь, может существенно отличаться от места, куда ты приплывешь — с постижения группой людей этой нехитрой истины началась история освоения Америки западной цивилизацией. В мире, где на картах не осталось белых пятен, открытия и путешествия стали немного другими, но преподносят все те же сюрпризы. За время пути меняются и пункты назначения, и путешественники.

В современной романской литературной традиции рифма и четкий ритм считаются явлениями прикладными — инструментами певцов, детских авторов, сатириков и агитаторов. Распространяется этот принцип и на поэтические переводы, поэтому все произведения русскоязычных участников биеннале, попав во владения испанского языка, превратились в белые стихи и верлибры. Традиция всегда имеет свою цену — от испаноязычного читателя ассимилированных русских стихов неизбежно ускользнет многое: зловещесть ритма Данилы Давыдова, грусть мелодического рисунка Максима Амелина, всплески городского романса в повествовании Светы Литвак, намеки и воспоминания, заключенные в звуках (хотя с особенной радостью обнаруживаешь, например, что Светлана Бочавер и Сандра Сантана сохранили в переводе фирменное очаровательное «спотыкание» строки Николая Звягинцева).

Однако превращать сравнивание переводов с оригиналами в упражнение по литературному страданию было бы совершенно неправильно. Изучение антологии способствует скорее спокойному осознанию того, что всякая речь есть чуточку насилие над проговариваемым и всякое понимание есть бег к горизонту. Можно, конечно, сетовать на то, что любители поэзии из Колумбии или Чили, вероятнее всего, не смогут по достоинству оценить эпизод, когда альтернативный Том Рэддл в стихотворении Дмитрия Герчикова берет гитару и поет:

а границы ключ переломлен пополам
а наш дедушка дамблдор совсем усох
он разложился на книжку и фильм
а война всё идёт и идёт по плану.


или увидеть именно то, что видит герой Николая Байтова:

Поздний час. Несколько тёмных изб.
Липа, колодец, забор, сирень, бузина.
Мне показалось, кто-то крикнул: «Заткнись!»
Шоркнула дверь — и снова везде тишина.
Здесь интернет-то есть у кого-нибудь?
Молча цветёт липа в прозрачной тьме.
Запах её висит, заслоняя путь.
Сложно себя в чужом опознать уме.

Но и русскому читателю не так-то легко опознать себя в уме, сплетающем слова по ту сторону океана. Конечно, можно прочитать в Википедии, что такое кетцаль (спойлер: это птица), но кетцаль, экстренно вылупившийся в голове у московского, рязанского или новосибирского читателя не будет птицей, давно обитающей в голове перуанца Нильтона Сантьяго. И чудесный суржик, которым Дмитрий Кузьмин перевел Диегеса, конечно же, лишь двоюродный, если не троюродный родственник «дикого портуньола» — изобретенного бразильцем гибридного наречия, гремучей смеси испанского, португальского и гуарани.

И только как следует проникнувшись своего рода смесью гносеологического смирения и любопытства можно оценить все возможности прихотливых систем отражений, преломлений, искажений и миражей, которые дарит антология. В чем-то латиноамериканская поэзия — осваивать сюрреализм она начала позже своих сестер из Старого света — кажется более старомодной, чем русская. В чем-то — более молодой. В чем-то — поскольку с барокко у нее у нее особенные отношения — более затейливой. В чем-то — более жестокой. Можно выбрать любую точку сближения или отталкивания. Познакомиться с отчетами об истончении и опустошении мира — необъятными сумрачными сальвадорскими видениями Хорхе Галана и уютным микроапокалипсисом Максима Амелина. Ужаснуться невыносимой постсовесткости стихотворения Кальдерона о чудовищном рождении мексиканской демократии и сравнить его нежнейшую, ветром носимую христианскую тему с изобильной тяжестью земляного православия Ольги Седаковой. А еще — сравнить две истории о конфликте традиционного уклада жизни и реальности, трогательно-эпическую «Песнь супу» боливийца Габриэля Чавеса Касасолы, повествующую об угасании патриархально-великанского мира больших семей, больших домов и больших тарелок, и яростную исповедь лирического героя Марии Малиновской — беженца, столкнувшегося с феноменом «документального искусства». Или просто порадоваться двум мистическим сказкам о художниках и портретах — от Николая Байтова и чилийца Янко Гонсалеса. Все мы синонимы и антонимы друг для друга, а словарь бесконечен. Поэтому-то в Аргетину нельзя не поплыть.

Другие материалы автора

Мария Мельникова

​Девица Бунина в Китае небывалом

Мария Мельникова

​Рыбаки ловят облако

Мария Мельникова

Птичка, будь здорова!

Мария Мельникова

​О’кей, мозг... что делать?