Настоящий Иуда
Текст: Сергей Морозов
Обложка предоставлена ИД «Фантом Пресс»
Литературный критик Сергей Морозов о диалектике предательства в новом романе Амоса Оза.
Оз А. Иуда/ Пер. с иврита В. Радуцкого. — М.: Фантом Пресс, 2017. — 448 с.
Содержание некоторых книг понятно с первой строчки. Не из-за простоты замысла, а потому что трейлер, намеренно помещенный в самое начало, отгоняет случайного читателя, такого, который подходит к книге как к легкоатлетическому состязанию: быстрее, выше, сильнее. Роман идей — не стометровка. Здесь важно не нестись во весь опор, а неторопливо разбираться в хитросплетениях мысли дискутирующих оппонентов.
Амос Оз в «Иуде» сразу выкладывает все карты на стол: «Вот рассказ из дней зимы тысяча девятьсот пятьдесят девятого года — начала года шестидесятого. Есть в этом рассказе заблуждение и желание, есть безответная любовь и есть некий религиозный вопрос, оставшийся здесь без ответа».
Начало более чем обескураживающее, потому что из сказанного становится ясно, что книга скорее ставит вопросы, чем дает ответы на них. Зачем читать? Затем, что правильная постановка вопросов — путь к их адекватному решению. Правильно задать вопрос, значит, уже что-то понять, и двинуться от этого абстрактного осознания дальше к более конкретному представлению.
Идеи, смысл — вот что главное в «Иуде», вот что сообщает новизну всей книге. В остальном же, постоянный читатель Оза вряд ли найдет в книге что-то новое. Та же камерность, что и во многих предыдущих книгах. Тихая, насыщенная поэзией жизнь улочек и предместий. Мир полутонов, чувствований, переживаний. Снова женщина, загадочная, непостижимая и мужчина, который выглядит на ее фоне несмышленым увальнем, несовершенным рациональным зверем, неспособным проникнуть в таинство ее бытия. Женщина как несбывшаяся альтернатива жестокому мужскому миру, остающаяся с мужчиной из жалости и милосердия. Единственный светоч реального, практического гуманизма, а не пустой болтологии.
Три главных героя Шмуэль — Валд — Аталия кажутся новой вариацией персонажей новеллы «Подкоп» из «Картинок деревенской жизни». Там тоже были студент, старик с причудами и женщина средних лет.
Сюжет в обычном толковании этого слова в «Иуде» не имеет значения. Бывший студент Шмуэль Аш, поступивший на службу к Валду, покинет его, также как покидали до него другие. Ничего примечательного в том круговороте дней (сон-еда-беседа-сон), который запечатлен в романе, нет. Важны идеи. Важна проблематика. Она находит свое отражение в заглавии книги.
«Иуда» — богословский роман, в котором вновь вспыхивает старая дискуссия о сути христианства
Оз, конечно же, пишет о евреях. Иуда — имя, ставшее для многих нарицательным. Иудей — это всегда иуда, предатель. Так глядят на евреев многие «христиане», так воспринимают их, особенно после событий 1947-1948 года, живущие рядом арабы. Роман Оза -размышление о еврейском пути, наверное, неожиданное для тех, кто привык к тому, что это чисто русский эксклюзив — задумываться о судьбах собственной страны и народа. Отдельный и довольно болезненный аспект этой темы — взаимоотношения с арабами, с исламским миром.
В то же время «Иуда» — богословский роман, в котором вновь вспыхивает старая дискуссия о сути христианства, христологический вопрос, принципиальный для понимания отношений между евреями и христианским миром.
Ну и, само собой, это книга о феномене предательства. Размышления о нем — наиболее абстрактный уровень проблематики романа.
Мы привыкли разбрасываться словом «предательство», не слишком задумываясь, что за ним скрывается. Оценочный компонент для нас всякий раз оказывается значительнее бытийного и антропологического. Суть становится не важна, феномен превращается в междометие, в бессмысленное ругательство. В «Иуде» Оз возвращает слову «предательство» смысл.
Предательство — чистая форма, безотносительная к содержанию. То, что это слово применялось к людям самых разных политических взглядов, религиозных убеждений, философских концепций, говорит о том, что речь идет о некоем абстрактном статусе. Тот или иной человек обретает его тогда, когда избирает отличный от общепринятого, ожидаемого образ жизни и способ деятельности.
Жить — значит, быть предателем.
Предательство — отражение трагического разлада, разобщенности, царящей в окружающем мире. Цепляясь за прошлое — предаешь будущее. Выбирая будущее — отрекаешься от прошлого. Муж и жена, прилепляясь друг к другу, предают родителей. Националист изменяет всему человечеству. Космополит — нации. Вождь — народу. Народ своему лидеру.
Человек и предатель — слова-синонимы. Вся история — цепь непрекращающихся актов предательства. Не будь их, «заглохла б нива жизни». Без предательства нет движения вперед, одно топтание на месте. Но отсутствие изменений — тоже измена. Таково свойство бытия.
Нет, это не оправдание отступничества. Скорее указание на кровоточащую, незаживающую рану бытия, которая сообщает даже самым лучшим человеческим порывам момент несовершенства.
Предательство всегда ведет к гибели. Неважно, сколь благородны мотивы предательства, оно всегда ужасно по своим результатам.
Однако Амос Оз в «Иуде» идет дальше этой абстрактной сентенции и пытается дать свой ответ на вопрос о том, почему предательство — это зло, отталкиваясь от старой истории Иуды Искариота.
А вся беда в том, что Иуда — революционер, нет, не в плоском политическом смысле (за бедняков, против богачей, как в романе Нормана Мейлера «Евангелие от Сына Божия»), а в глобальном, философском
«Иуда предал Христа. Нашего Бога распяли. Он страдал» — так учат в школе. Ушлая профессура плюс любители извращенных парадоксов выводят из этого: нет страдания, нет спасения. Предательство открывает путь к страданию и святости. Не было бы Иуды, не было бы Христа. У христианства, таким образом, две подпорки. Одна светлая: Христос-любовь. Другая — темная: Иуда и предательство. Одно питает другое: не согрешишь — не покаешься, не предашь — не спасешься.
Озвучивая в своем романе этот перл мысли, Оз, однако, не останавливается на нем, идет дальше, объясняя, чем же, на самом деле, плох Иуда.
А вся беда в том, что Иуда — революционер, нет, не в плоском политическом смысле (за бедняков, против богачей, как в романе Нормана Мейлера «Евангелие от Сына Божия»), а в глобальном, философском. Он — пионер, первооткрыватель, максималист, искатель новых путей, человек, который хочет идти к светлому будущему семимильными шагами, а не плестись верхом на ослице.
Связь максимализма и предательства не позволяет пускаться далее в скандальные и шокирующие рассуждения об Иуде, как самом главном персонаже христианской истории.
Иуда предал Христа — факт неоспоримый. Но тем самым не основал христианство, а погубил его. Каин, торжествующий над Авелем — вот, кто такой Иуда. Благодаря ему человечество не знает истинного христианства: гуманного, тихого, лишенного чудес и мистики, полного человечности. Мирного философа, доброго человека Иуда превратил в суперзвезду. Тихое доброе дело стало ярким шоу с пышной атрибутикой, обросло литературными сценариями, получило достойное музыкальное сопровождение («теперь, в каждой церкви страны!»), стало тысячелетней мыльной оперой, то есть чем-то совершенно не тем, чему учил сам Иисус.
«Чья церковь, Иисуса или Иуды?» — вечный вопрос истории. Тема «человек или слава» — не имеет разрешения до сих пор.
Иисус и Иуда — отступники в равной степени, мечтатели, меняющие мир, предающие традицию
Иуда предает не из страха, не из слабости, как большинство мелких бытовых предателей, изменяющих жене, друзьям, своему делу. Напротив, Иуды — самые отчаянные, бесстрашные. Они всегда сверх. Им всего мало. Поэтому основной спор в романе разворачивается между революционной динамикой и гуманистической статикой, между идеологией преображения действительности и убеждением в том, что мир неисправим.
Впрочем, не все так просто. Иисус и Иуда — отступники в равной степени, мечтатели, меняющие мир, предающие традицию. Максимализм просвечивает в Христе, проклинающем смоковницу, а гуманизм — в Иуде, исполненном к ней жалости и сочувствия. Поэтому с первого взгляда уже и не различишь, на чьей стороне правда. Где больше напора и революционности? В тихом наставлении или в проповеди мечом и огнем? Кто в большей степени революционер? Шмуэль, никогда не доводящий ничего до конца, или Валд, возвращающий подобно Ивану Карамазову билет Богу, не принимающий его мира. Ни за что и никогда, «не такой ценой». Разве это не максимализм, только консервативный, контрреволюционный, вскормленный гуманистической риторикой?
История Бен-Гуриона, строившего государство для евреев, и Шалтиэля Абрабанеля, убежденного в том, что любое национальное обособление — ошибка, — живой пример смешения линий Иуды и Христа. Кто из них в большей степени максималист? Оба они несовершенны. Но на чьей стороне правда? Кто сообщит человечеству меньшее страдание? Жесткий политический прагматик Бен Гурион или идеалист и гуманист Абрабанель?
Пламенные речи Валда, которые он произносит по ходу романа в защиту человечности перед лицом великих переломов и свершений, подкупают болью собственной пережитой потери (зверское убийство сына Михи арабами в ходе боевых действий 1948 года) и за счет этого кажутся убедительными. Но сама жизнь опровергает их. Вдумавшись в его слова, понимаешь, что это позиция отца, для которого страдание, боль потери стали смыслом существования, старика, застывшего в страхе перед новизной жизни, взгляд историка, который всегда смотрит в прошлое. А молодости, несмотря на то, «что почти все, к чему мы прикасаемся, становится ущербным», нужно идти вперед. Куда, с чем, как? Правильного ответа не существует.
Слабые писатели боятся противоречий, они ищут логичных финалов, окончательного разрешения конфликтов, умиротворения, стабильности. Сильные понимают, что жизнь должна быть отображена в своей сложности и незавершенности. «Иуда» написан сильным писателем. То, что «религиозный вопрос» о пути любви и пути предательства развернут, раскрыт, поставлен, но по существу остается нерешенным — достоинство книги Оза. Ответ за тобой, читатель!