Наши черничные ночи
Текст: Вера Бройде
Иллюстрация предоставлена ИД «Альпина Паблишер»
О темноте и ее обитателях, страхах и преодолении. Обозреватель Rara Avis Вера Бройде рассказывает о двух «ночных» книгах.
Гараштова Г. Большая книга темноты. / Пер. с англ. Т. Мамедова; ил. Иржи Франта. — М.: Альпина Паблишер, 2018. — 28 с.
Когда за горизонт лениво уползает оранжевое солнце, на землю опускается пугающе сиреневая тьма. И люди спешно зажигают стоящие в изящных канделябрах свечи, включают лампы, ночники, гигантские рекламные щиты, подсветку, фонари, разводят жаркие костры или снимают пиджаки, фуфайки с джинсами и платья, чтобы надеть пижамы с жёлтым месяцем и звёздами, укрыться тёплым одеялом, зевнуть и провалиться в сладкий сон. Они не любят темноту. Они её боятся. О том, как с этой темнотой сражаться, как победить её, как полюбить её, как покорить её, как сделать темноту светлее, как примириться с темнотой, как притвориться темнотой, как выжить в темноте, как темноту понять, рассказывают две бесстрашные и очень ласковые книги. Хотя одна использует науку и опирается на факты, другая, выбирая сказку, предпочитает ненадёжным фактам проверенные чувства, вы можете всецело довериться обеим. Они друг другу не противоречат. Всё дело в том, что к этой мрачноватой с виду теме они подходят с двух сторон, и темнота, зажатая в кольцо, не выдержав ужасного давления, под мощным натиском сдаётся: не сразу, постепенно, она им выдаёт свои секреты.
Что происходит в темноте, кто прячется за ней, как за могучим старшим братом, какие протекают в темноте процессы и почему она на самом деле так необходима? Ответы, заключенные в прелестных разноцветных иллюстрациях, как фалдами у смокинга прикрытых чёрными страницами, и в лаконичных сообщениях, похожих на развёрнутые подписи, как раз и составляют содержание той книги, которая исследует проблему с фонариком в одной руке и компасом в другой, прибором для ночного виденья на лбу, очками на носу, словариком в кармане и жаждой разобраться со всеми тёмными делами в пылающем энтузиазмом юном сердце. В ночном саду или в лесу, за городом, в заброшенной деревне, в огромном аэропорту, на берегу реки, в степи, в пустыне, в космосе, в шкафу, — Гараштова и Франта везде находят и пристально рассматривают тьму. Наверное, она им просто нравится — своей опасной красотой и неожиданной — как у иных конфет, начинкой, кипящей — как вода в кастрюле, тайной жизнью, природной скромностью и даже благородством. Во тьме цветут растения и вылупляются морские черепашки, а под землёй в своих квартирах чревоугодничают мышки и кроты, и червяки прокладывают новые ходы, бредут куда-то многоножки. В траве, подрагивая кончиком хвоста, готовятся к прыжку лесные кошки и фыркают неугомонные ежи, из-за чего бедняжек сразу замечают совы, которым ночью никогда не спится. А ведь такой же, как и совы, образ жизни ведут водители ночных автобусов, администраторы гостиниц, пожарные и дальнобойщики, врачи из неотложной и авиадиспетчеры, сотрудники газеты, которую мы так привычно открываем по утрам за чашкой кофе с круассаном, а также пекари, которые в ночи замешивают тесто, чтоб этот нежный, чуть рассыпчатый, воздушный круассан поспел к столу одновременно с номером газеты. Приятно завтракать, когда еда не убегает, а тихо и спокойно лежит на блюдце или плавает в пиале. Пожалуй, мы немного избалованы обилием дневного света и этого не ценим, а под водой, меж тем на самом дне свой завтрак в полной темноте ждут не дождутся каракатицы, мохнатые удильщики и «чёрные курильщики», медузы, латимерии, драконы. Конечно, эти «фантастические твари», хотя и не злодеи, но выглядят, признаться, не слишком добродушно. Однако вы же понимаете, что очень сложно выглядеть иначе, когда температура не поднимается чуть выше четырёх, а все твои соседи, как правило, тебя готовы съесть. Ужасно страшно жить в таких нечеловеческих условиях. И всё-таки есть кое-что ещё. Другое. И оно — куда темнее и страшнее...
Глиори Д. Страшнее не бывает. / Пер. с англ. А. Ремез; ил. авт. — СПб.: Поляндрия Принт, 2018. — 28 с.
«Страшнее не бывает» — ужасно храбрая, смешная и милая история о маленьком крольчонке, родившемся в большой-большой семье, где каждый посвящал свободную от подвигов минуту какому-нибудь славному занятию: приготовлению омлета по старому рецепту, игре на скрипке, чтению журналов, вязанию на спицах и поеданию морковного печенья с мармеладом. Малютка Пип, как и другие, почти всегда был тоже очень занят. Он составлял огромный список страхов, в котором значились сердитые коричневые слизни и злые пауки, сверкающие молнии и странные следы, а также пчёлы, привидения, лесные тролли, пузыри и «все рогатые», и все с тремя и более руками, все хищники и люди с бородой. Ещё там были серые туманы и кучевые облака (их Пип включил в свой список за подлую внезапность, с которой иногда они способны превратиться в грозовые тучи), и те кошмары, что обычно снятся в дождь, и те, которыми пугают маленьких уже подросшие крольчата, и... В общем, будет проще и быстрее перечислять предметы и явления, которые наш Пип, наверно, не успел, а может, в панике забыл внести в зловещий список, тем более что тот и так ведь пополнялся каждый день, а ночью... Ночью становилось только хуже. Всё погружалось в темноту. А темнота была, бесспорно, одним из самых важных и почётных страхов Пипа. Она пугала... тишиной. Размерами. И хитростью. И совершенно неподкупной совестью. Какой-то неприступной силой. Так продолжалось до тех пор, пока однажды Пип не заблудился. Он прыгал по тропинке, бежал к себе домой, он продирался сквозь колючки ежевики и хлюпал по канавам, вперёд, вперёд, всё дальше в лес, а время шло и тьма сгущалась, и страшное чудовище, которое бедняжка Пип как будто бы увидел в лунном свете — так близко, прямо здесь, вот тут вот, рядом, среди кряхтящего, скрипящего, свистящего, шуршащего, ворчащего и угрожающе вздыхающего леса — сказало сжавшемуся кролику ужасные слова. Ну, ладно, может быть, то были не совсем слова — скорее, звуки и шумы, но всё-таки ужасные! Утробные и резкие, пронзительно жестокие и очень-очень грубые — в кромешной темноте они звучали властно, настойчиво, кошмарно. Как будто бы чудовище испытывало голод, а маленький крольчонок мог этот голод утолить. Чудовище урчало. А Пип, дрожа от страха, застыл, как сурикат. О чём он думал? О семье. О доме. О рисунке, который не успел закончить этим утром. О всяких глупостях и мелочах, которые порой приносят столько радости. О розовых карандашах. О пирожках с капустой. Об ужине, который он пропустит. О том, что он проголодался. Об этом надоедливом протяжном «ур-р-р». О том, что громкий звук доносится из... живота. Из живота чудовища? Ну, да. Так, значит... значит... значит, это он — то самое чудовище, страшней которого никто не знает?! Святые кролики! Но это... это... это всё меняет! Раз он чудовище, страшней которого ещё никто не знает, то все оставшиеся чудища ему в подмётки не годятся. Бояться их — себя не уважать. Вот так-то — очень просто. Пожалуй, можно было бы сказать: «ужасно» или «страшно» просто, но в данных обстоятельствах, наверное, не стоит. Заметим только, что герой Глиори был очень смелым, очень гордым, а главное — действительно разумным кроликом.