...даже обшитая сукном веревка, на которой когда-то висела люстра, с огромным крючком своим казались мне орудием пытки.

Александр Бестужев-Марлинский, «Латник»

Люстра — очень странный антропологический предмет, особенно в советской культуре. Герой Багрицкого, махновец Опанас, носит револьвер на цепочке от паникадила, что не очень практично. Паникадило (в отличие от кадила) довольно большая, главная люстра в церкви. Название её происходит от греческого слова «многосвечие». Багрицкий мог бы это помнить, несмотря на происхождение, потому что учился в училище Св. Павла, а затем и в реальном училище, и сказать просто «кадило». Но размер русского стиха победил память и достоверность.

Люстра, по самой своей идее, осветительный прибор, в основе идеологии которого — бестеневое освещение. В прежние времена в них использовались свечи, и в нашем доме была переданная по наследству свечная люстра, в центре которой, окружённая шестью гнёздами для свечей, находилась керосиновая лампа. В двадцатые годы какая-то артель, или просто народный умелец, переделали её в чисто электрическую, довольно лихо нарезав контакты из консервных банок. Именно поэтому моё детство, проведённое под этой люстрой родом из XIX века, и второй, образцом сталинского ампира, избежало советских люстр позднего времени. Нет, были люстры самодельные, но не так, как описанная. Скажем, бородатый художник притаскивал из каргопольской деревни тележное колесо, втыкал в него лампочки, драпированные лаптями вместо плафонов, и питался восхищением друзей, как останкинскими пельменями. Раздел же «Маленькие хитрости» журнала «Наука и жизнь» учил, как сделать люстру и бра из молочных пакетов.

А самыми знаменитыми из социалистических осветительных приборов были чешская люстра «Невеста» и отечественная под названием «Каскад». Братские чехи делали люстры из богемского стекла, и стоили они какие-то запредельные (тогда) деньги. На помощь советским гражданам среднего достатка приходил (по слухам) оборонный сектор экономики. То есть за 25 рублей наш соотечественник покупал люстру «Каскад». В ней, и правда, был каскад знаменитых, похожих на кинжалы висюлек, изготовленных уже не из хрусталя, а из прозрачной пластмассы. Бились и ломались они, впрочем, не хуже стеклянных, оттого в комплекте поставки всегда было несколько запасных. Выпускали их несколько десятилетий, и спор «настоящего хрусталя» и разных его заменителей так глубоко проник в привычки советского человека, что знаменитая сцена из фильма «Мимино» (1977) воспринималась в его контексте. В этой сцене молодая женщина-адвокат зачитывает в суде справку: «Что касается стоимости люстры, то у меня есть заключение эксперта. Она не из венецианского стекла, как утверждают потерпевшие, а изготовлена в Воронеже артелью имени Клары Цеткин и продается по розничной цене 37 рублей 46 копеек». После этой фразы друг истца, продавший ему люстру, начинает бить себя в грудь и каяться: «Клянусь мамой, не знал».

Но и «Каскад» был дефицитом, в какое-то время его продавали своим, с большой наценкой, потому что деньги менялись не на люстру, а на символ советского благополучия. Одна беда — довольно быстро пластмассовые подвески под потолком начинали обрастать серым мхом городской пыли. Свет, проходящий через них, тусклел и желтел. Оттого хозяйки мыли пластмассовое стекло так: помешанные на чистоте — раз в месяц, более спокойные в быту — раз в квартал. Это мытьё уже забыто, как кошмарный сон, а тогда оно стало настоящим ритуалом, потому что правильная чистка включала в себя специальный состав воды, по особому рецепту сдобренной уксусом. Хозяйку, что методично снимала детали, а потом ставила их на место, не уронив и не расколов ни одной, можно было смело брать в сапёры. Говорят, что подвесками можно было и порезаться, но это уж я оставлю на совести воспоминателей. Кажется, там были и иные секреты, но их я уже не помню. Более того, в квартирах с маленькими потолками люстры терпели урон от шаловливых детей и просто от человека, неловко взмахнувшего рукой.

Кто-то утверждает, что этот советский символ сейчас имеет антикварную ценность — но нет, на интернет-аукционах «Каскады» идут по бросовой цене. Одним словом, люстра в России всегда была больше, чем люстра.

Но и в остальном мире люстра оставалась чем-то опасным, как всякий тяжёлый предмет, находящийся у тебя над головой. Кстати, сейчас самая большая из люстр, которая находится где-то в Катаре, весит восемнадцать тонн. (В современном арабском мире как-то прижилась гигантомания, потому что предыдущий рекорд светится в главной мечети Омана). Сейчас-то люстры падают редко, но не так давно одна историческая люстра грохнулась об пол в Рижском замке, — как раз когда туда приехали четыре президента (Германии и трёх прибалтийских стран). Люстра эта висела на древнем перекрытии, и не знаю уж, что потом по этому поводу сказала специально собранная комиссия.

Люстра всегда немного похожа на Дамоклов меч. Это очень хорошо описано в некогда знаменитом, а теперь несколько позабытом романе Владимира Орлова «Альтист Данилов» (1980). Там демона, живущего среди людей, приговаривают к наказанию люстрой. Главный герой, несмотря на свою демоническую сущность, а, может, и благодаря ей, служит в оркестре театра, очень похожего на «Большой». В сцене демонического суда «...над Даниловым возникла люстра. Она напоминала люстру, висевшую в театре Данилова, но была и несколько иной. Данилов видел теперь люстру и со своего стула. И видел её и себя из глубины зала, как бы с кресла заместителя Валентина Сергеевича. Люстра была роскошная, метров в семь высотой, к её центральному бронзовому стержню крепились три кольца из позолоченной бронзы, одно, нижнее, поменьше, два других — значительно шире, на бронзовых рожках и кронштейнах держались стаканы для ламп и подсвечники. И все это было — в хрустальном саду. Хрустальные букеты, подвески, гирлянды цвели и играли всюду. Смотри на них и забудь обо всём... Люстра стала быстро снижаться. Она висела на металлической цепи, цепь скрипела, вздрагивала, Данилов понимал, что люстра может вот-вот сорваться. И она сорвалась, упала на Данилова, пропустила его в себя. С кресла заместителя Валентина Сергеевича Данилов видел серый силуэт внутри люстры. Сидя же на стуле с ремнями, он чувствовал, что люстра не только захватила его, но и растворяет его в себе. Он потерял слух. А потом в нём стало гаснуть всё. И угасло...

Когда Данилов очнулся, он понял, что по-прежнему сидит на стуле, а люстра висит высоко над ним и раскачивается» * — Орлов Вл. Альтист Данилов // Происшествие в Никольском: Альтист Данилов : романы. – М.: Советский писатель, 1983. С. 554. . Демоны отпускают своего провинившегося коллегу обратно к людям, но с тех пор все потолочные осветительные приборы не дают ему покоя: «Сегодня, на вечернем спектакле, большая люстра снова смущала его. Дома он обходил лёгкую немецкую люстру с тремя рожками. „Да что я! — ругал себя Данилов. — Как напуганный баран...“ Он и еще несколько дней с опаской поглядывал на люстры. Даже плоские люминесцентные светильники тревожили его. Потом стал спокойнее. Та, растворившая его, люстра понемногу отдалялась, уходила в сон. Края щели как будто бы смыкались» * — Орлов Вл. Альтист Данилов // Происшествие в Никольском: Альтист Данилов : романы. – М.: Советский писатель, 1983. С. 555. .

Далеко не всякий читатель «Альтиста Данилова» знал, что эта деталь отсылает его к знаменитому роману Гастона Леру «Призрак оперы», где в парижской театре происходит страшная трагедия: «...Оба одновременно подняли глаза к потолку и испустили жуткий вопль: на них надвигалась люстра — огромная сверкающая масса. Она качнулась и словно зависла над оркестровой ямой. Началась страшная суматоха. Моё перо не в силах описать это ужасное происшествие, скажу только, что было много раненых и один убитый» * — Леру Г. Призрак оперы. - М.: Эксмо, 2019. С. 123. .

Леру писал свой роман в начале прошлого века. Он публиковал его по частям в газете La Gaulois с осени 1909 года по январь следующего, а через пару месяцев выпустил «Призрака оперы» отдельным изданием. В СССР книгу особо не привечали — там знали, что призраки не должны сидеть по оперным театрам, а бродить по Европе. Да и этот призрак был неправильный, роман Леру называли «бульварным», что вообще-то говоря, справедливо. Но дело в том, что француз, как и многие его коллеги, брал детали своих сюжетов из актуальной парижской жизни. 20 мая 1896 года в столичной Опере действительно упала люстра, ранив нескольких зрителей и убив несчастную женщину-консьержку, которая вовсе не была любительницей оперы и попала на представление, можно сказать, случайно. В романе Леру двести тонн стали, хрусталя, бронзы и проводов (забыл сказать, что люстра была уже электрической) несутся вниз. В реальном мире люстра весила в двадцать раз меньше и упала не вся, а сгубило консьержку (и люстру) как раз электричество. В плохо изолированных проводах случилось короткое замыкание, вызвавшее небольшой пожар. В результате перегорел трос, держащий один из противовесов. Вниз полетело килограмм четыреста металла, но, как можно понять, это все равно много для хрупких человеческих тел.

Итак, люстра этот не только свет, но и орудие судьбы, возможность погружения во тьму. Только высшая сила или её посланец может спасти нас от этого. И знаменитый старец Григорий Распутин в качестве одного из своих чудес пророчествует об опасности для наследника в одной из комнат дворца. И точно — там через несколько дней рушится на паркет тяжёлая люстра.

Всё это наводит нас на небогатую на открытие мысль, что люстры тогда довольно часто падали — и не только в Парижской Опере и во дворце. Хотя, когда в Опере раздался оглушающий звук, то французы сперва подумали, что это бомба социалистов.

Наверняка какой-нибудь молодой доктор философских наук уже написал статью «Люстра или Отсроченная смерть» со словами «деконструкция», «эпистемологическая неуверенность» и «смутное общественное ощущение». Но такая работа мне неизвестна, поэтому нужно самому привести две цитаты, одна из которых взята из книги несколько ранее написанной, чем «Альтист Данилов», а другая из повести, сочиненной задолго до «Призрака оперы».

В ресторан рядом с Курским вокзалом приходит человек с полными скорби глазами. Его пускают внутрь, и он сидит там, озираясь: «Я, чтобы не очень тошнило, принялся рассматривать люстру над головой... Хорошая люстра. Но уж слишком тяжелая. Если она сейчас сорвётся и упадёт кому-нибудь на голову — будет страшно больно... Да нет, наверно, даже и не больно: пока она срывается и летит, ты сидишь и, ничего не подозревая, пьёшь, например, херес. А как она до тебя долетела — тебя уже нет в живых. Тяжёлая это мысль:...ты сидишь, а на тебя сверху — люстра. Очень тяжёлая мысль...

Да нет, почему тяжёлая?.. Если ты, положим, пьёшь херес, не такая уж тяжелая мысль, но если ты сидишь с перепою и еще не успел похмелиться, а хересу тебе не дают, и тут тебе еще на голову люстра — вот это уже тяжело... Очень гнетущая это мысль. Мысль, которая не всякому под силу. Особенно с перепою...

А ты бы согласился, если бы тебе предложили такое: мы тебе, мол, принесём сейчас 800 граммов хереса, а за это мы у тебя над головой отцепим люстру и...» * — Ерофеев В. Москва – Петушки. – М.: Вагриус, 2000. С. 21-22.

Но ещё раньше о люстре мечтает другой персонаж, никчемный и лишний. Мир и без него полон, а он хочет славы и своего нелепого счастья: «Вот если б эта люстра, — мелькнуло в голове господина Голядкина, — вот если б эта люстра сорвалась теперь с места и упала на общество, то я бы тотчас бросился спасать Клару Олсуфьевну. Спасши её, сказал бы ей: „Не беспокойтесь, сударыня; это ничего-с, а спаситель ваш я“. Потом...» * — Достоевский Ф. М. Двойник // Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений в 30 т. Т. 1. – Л.: Наука, Ленинградское отделение, 1972. С. 13

В советских приключенческих романах фиксирована городская легенда: сапёры во время войны разминируют богатый дом, металлоискатель яростно пищит, и, вскрыв паркет, солдаты обнаруживают стальной круг с гайками, похожий на гигантскую мину. Открутив все гайки, они слышат снизу грохот: одной люстрой стало меньше. Точно то же самое происходит с кладоискателями в старинной усадьбе: люстру электрическим хлебом не корми, только дай обрушиться вниз.

Люстры падали и падали. Они падали всегда, в силу того, что они наверху, а люди внизу. Поэтому и боялись их всегда, потому есть общественные фобии вечного толка, а есть переменные. Переменные фобии приходят и уходят: к примеру, теперь мало кто боится летаргического сна и погребения заживо. А двести лет назад страх, как боялись.

А вот страх дамокловой люстры над головой — вечен.