18+
23.03.2020 Тексты / Авторская колонка

​Лакриматор

Текст: Владимир Березин

Фотография: из архива автора

Писатель-пешеход Владимир Березин о двух способах извлечь слезу.

Основные проявления поражений слезоточивыми ОВ во многом одинаковы.

Игорь Белогногов, Дмитрий Самохин.
«Токсикология и медицинская защита»

Продолжая разговор о слезоточивом приёме в современной прозе, нужно ещё раз напомнить о термине «обратное общее место». Про это нам рассказал Сергей Львович Толстой, оставивший воспоминания о визитах Тургенева в Ясную Поляну: «Как-то зашел разговор о Достоевском. Как известно, Тургенев не любил Достоевского. Насколько я помню, он так говорил про него: «Знаете, что такое обратное общее место? Когда человек влюблён, у него бьётся сердце, когда он сердится, он краснеет и т. д. Это всё общие места. У Достоевского всё делается наоборот. Например, человек встретил льва. Что он сделает? Он, естественно, побледнеет и постарается убежать или скрыться. Во всяком простом рассказе у Жюля Верна, например, так и будет сказано. А Достоевский скажет наоборот: человек покраснел и остался на месте. Это будет обратное общее место... А затем у Достоевского через каждые две страницы его герои — в бреду, в исступлении, в лихорадке. Ведь „этого не бывает“» * — Толстой С. Л. Очерки былого. — Калуга: Приокское книжное издательство, 1968. С. 344. .

Тут надо оговориться, что и словам Тургенева веры нет, и уж во всяком случае, всё, что он говорил о Достоевском, нужно воспринимать с осторожностью. В тех же воспоминаниях Тургенев рассказывает слушателям, как они с Алексеем Константиновичем Толстым встретили на балу прекрасную маску (то есть даму), а потом, через несколько дней были приглашены к маске в гости и вместо прелестной незнакомки обнаружили «чухонского солдата в юбке». Тургенев сплетничает про будущую жену Алексея Константиновича, которой посвящено стихотворение «Средь шумного бала, случайно», оперируя парадоксом «вот красавица на балу, героиня знаменитейшего стихотворения, а на самом деле — некрасивый и неумный человек». Честный Сергей Львович сразу же оговаривается, что потом познакомился с уже вдовой Толстого, и она вовсе не показалась ему ни безобразной, ни глупой.

Но Тургенев прав в том, что парадокс, выжимающий слезу, очень сильное оружие. Такое, что трудно избежать искушения им воспользоваться. Тем более, есть прекрасные образцы, которые позволяют освоить по ним, как по учебнику, этот приём.

Кроме разобранного рассказа «Драгоценности» у Мопассана есть новелла «Ожерелье». Это история о молодой женщине Матильде, которая хотела бы блистать в свете, но вышла замуж за скромного чиновника. Однажды её муж получает приглашение на вечер, куда придут люди, занимающие в обществе положение более высокое, чем молодые супруги. Матильда одалживает для этого вечера бриллиантовое ожерелье у состоятельной подруги, и блеск драгоценностей сливается с сиянием огней того самого «света». Героиня испытывает триумф, который заканчивается ровно в момент возвращения домой. Ожерелье утеряно, его поиски ни к чему не приводят, однако в магазине обнаруживается точно такое же, за сорок тысяч франков — сумму астрономическую для молодой пары. Кстати, деньги — очень интересная вещь в литературе — чаще всего читатель воспринимает числа интуитивно, не задумываясь о том, что такое было 500 франков в 1884 году.

Так или иначе, деньги заняты, покупка совершена и копия пропажи возвращается хозяйке. Семья же продаёт имущество, меняет квартиру и десять лет отказывает себе во всём, чтобы выплатить долг. Когда всё заканчивается, героиня признаётся подруге, и та приходит в изумление: «Бедная моя Матильда! Ведь мои бриллианты были фальшивые! Они стоили самое большое пятьсот франков» * — Мопассан, Г. Ожерелье. Перевод Н. Дарузес // Мопассан, Г. Собрание сочинений в 10 т. Том 4. — М.: Аурика, 1994. С. 123. .

Хочется плакать над несчастьем героев, но продолжая тему литературы кейсов, нужно сказать, что эта история похожа на отечественный закон, который, как известно, что дышло. Из ситуации, когда что-то дорогое оказывается удивительно дешёвым, можно извлечь сразу несколько сюжетов.

Во-первых, некоторым читателям кажется, что конец у «Ожерелья» счастливый. Теперь у супругов есть мотив получить обратно свои сорок тысяч франков, потому что драгоценности им наверняка отдадут. Но на следующем шаге рассуждений становится понятно, что десять лет жизни им никто уже не отдаст.

Во-вторых, можно трактовать сюжет «Ожерелья», как историю героической любви, в которой двое по-настоящему близких людей, сжав зубы, бьются с жизнью и побеждают даже выдуманную беду: нам важно, что несчастье сплотило супругов. Но нет, говорят другие, перед нами рассказ о той цене, которую приходится платить за желание оказаться не на своём месте.

В-третьих, Мопассан сообщил нам ещё раз об абсурдности жизни, о том, что никогда не знаешь, где подстелить соломки, и часто наши удачные решения оказываются не такими удачными, как сначала казалось. Можно рассуждать и о том, что нас губит наш же страх и неумение задавать прямые вопросы людям и мирозданию. Не нужно выдумывать мир, а лучше спрашивать о нём, не стыдясь (совет верный, но малоисполнимый).

Разница в том, как манипулировать читателем

Читатель начинает по привычке искать мораль и совет, но их нет, вернее, их множество на всякий вкус.

Однако, рассказ «Ожерелье» ещё и о том, что всякий обмен парадоксален. Люди и персонажи меняют время на деньги и деньги на время, любовь на богатство, друзей на власть, и литература даёт нам множество примеров такой мены. Принято испытывать жалость к дикарям, у которых мореплаватели выменивают золото на бусы. Это образ глупого обманутого дикаря, который неправильно распорядился богатством. Но ничего унизительного нет, на конвертации одного в другое построена денежная система. Бусы вполне можно ввести в оборот, точь-в-точь как пресловутые раковины каури. Главное, чтобы бусы не так легко подделывались, а в замкнутой системе их было бы ограниченное количество. Главное, они могут обеспечить счастье, которого нет с золотом, лежащим под ногами. Так и с чувствами: внутри какой-то культуры история-кейс может быть примером добра, а сделай шаг в сторону, — она уже символ ужаса. Так происходит сейчас с западной маскулинной культурой: все эти крутые ребята, кто шлёпал официанток в придорожном кафе по заду, имели в мире дикарей-островитян одну цену, а в толерантной культуре приобрели совсем другую.

Идеальные образцы парадокса вовсе не обязательно явлены нам на пространстве короткого рассказа. Этот приём работает и в большом тексте. У Хемингуэя в романе «Иметь и не иметь» есть место, когда герой, не очень молодой безрукий человек, и его жена любят друг друга. Потом он старается быстрее уснуть, потому что он контрабандист и утром ему нужно заняться своим опасным делом. Его убьют, но об этом ещё не знает никто, а пока жена говорит ему, спящему, о своей любви. Хемингуэй написал это так, чтобы даже циничный читатель понял, как прекрасна эта женщина. Затем он рассказывает о другом персонаже, писателе, который сочиняет сценарий, сидя у окна. Он видит на улице безобразно толстую, расплывшуюся женщину. Писатель воображает, что это жена героя его будущего сценария. «Вот она, похожая на броненосец, — примерно так думает писатель, — а вот он, её муж, который ненавидит свою безобразную жену и засматривается на еврейку-социалистку, выступающую на митингах». Дальше Хемингуэй просто добавляет: «Женщина, которую он встретил, была Мария, жена Гарри Моргана, возвращавшаяся домой от шерифа» * — Хемингуэй Э. Иметь и не иметь. Пер. Е. Калашниковой // Хемингуэй Э. Собрание сочинений в 6 т. Т 3. — М.: Нугешининвест, 1993. С. 89. .

Это куда сильнее тургеневской истории о маске.

Но есть ещё одно важное обстоятельство: с помощью этого приёма может быть рассказана очень сильная история. А также легко создать отвратительный манипуляционный рассказ. Таких манипулятивных рассказов можно производить по два в день, и в основе рецепта обратные общие места. Сентиментальный олигарх, убийца, работающий волонтёром в детском доме и что-то ещё.

Очень сложно нащупать грань, отделяющего первый тип этих историй от второго. Разница в том, как манипулировать читателем. Одно дело — игра с ним, как это сделано в хороших английских детективах. Другое дело, использование простых неодолимых эмоций, выжимающих слезу. В детстве мне запала в память история, как одна американская компания наладила выпуск платков, пропитанных слезоточивым составом. И теперь, даже не страдающая вдова, могла появиться на похоронах с натурально красными слезящимися глазами.

Огромное количество печатных, а потом сетевых изданий, появление социальных сетей, породили спрос на короткие парадоксальные истории с моралью. Их множество — и в псевдодокументальном жанре, и в литературе.

Со временем это для меня стало символом шулерства: одно дело обыграть в шахматы по правилам, а другое — подкрасться к гроссмейстеру сзади и стукнуть его бутылкой по голове. Вот история (придумаем её на ходу): девушка, что стала киллером, чтобы кормить больную мать (пусть героиню будут звать Лиза), эта девушка пожалела маленького мальчика и не убила его, а за это поплатилась жизнью, но мальчик не знает ни о спасении, ни о гибели спасительницы и смотрит в окно... Это ровно такой же платок, пропитанный слезоточивым составом. Правда, что-то могли бы сделать с этим сюжетом Эсхил, Мопассан, Хемингуэй, Кафка и Толстой. Но в рамках лакримационной индустрии сюжет рассказывается просто, без всех усилий транспортировки айсбергов Хемингуэя, безумства Кафки и упрямства Толстого. Ну и уж, подавно, без всяких попыток втиснуть в него античную трагедию.

Такой рассказ и будет «лакриматором», слёзодавилкой. Человек неискушённый всё равно начинает в нём искать урок, мораль и очищение. И в какой-то момент «широкие читательские массы» справедливо говорят: «Отчего вы унижаете наших богов? Почему вы отказываете нашей культуре в праве быть лучше вашей? Наши лакримационные романы делают нас чище и тоньше, в нашей голове при этом возбуждается ровно столько же нейронов, сколько в вашей. И, наконец, мы плачем над этими историями теми же слезами, что и вы — над вашей заумью».

Другие материалы автора

Владимир Березин

​Монтажный цех Ильи Кукулина

Владимир Березин

​Встреча у костра

Владимир Березин

​На луне как на луне

Владимир Березин

​Отец медведя