Так сложилось, что для меня в этом году главным литературным событием стала проза писателей еврейского происхождения (я имею в виду не только израильтян, но авторов-эмигрантов, живущих в Америке и Англии). Забавные хасидские рассказы Натана Ингландера и граничащая с абсурдом короткая проза Этгара Керета, антиутопичный мир «J» Говарда Джейкобсона, из которого пропали все евреи, но никуда не делась агрессия на них направленная; и автобиографическая сага об ассимиляции египетской диаспоры в Израиле Орли Кастель-Блюм.
Незабываемым было и путешествие в Иерусалим на фестиваль медленного чтения «Подземный Иерусалим» с проектом «Эшколот». Я не только побродила по Старому Городу, но и узнала о проблемах, волнующих современных израильских художников. Шоком стал документальный фильм, показанный в рамках фестиваля, «Подполье» Шая Галя, в основу которого легло дело еврейских экстремистов 1984 года.
Среди русских книг хотелось бы отметить по-настоящему смешные рассказы (такой, знакомый, почти классический, одесский говорок) Марианны Гончаровой «Тупо в синем и в кедах» и четко попадающий в типаж одинокой школьницы рэп-комикс «Соня из 7 „буээ“» Алексея Олейникова. Надеюсь, что своей работой Олейников положил начало новой традиции.
Радует меня и потеплевшее отношение к комиксу, спровоцированное в том числе и высказываниями Министра культуры Владимира Мединского. В этом году на ММКЯ и Non/fiction у комиксистов появились свои отдельные зоны.
А еще несколько русских художников, не сговариваясь, в этом году погрузились в социальный комикс. Так, Лена Ужинова в 2019 работала над проектом «Эхо Сандормоха», рассказывающем о массовом захоронении жертв сталинских репрессий 1930-х годов. А Алексей Иорш нарисовал комикс «Страх и ненависть в Ярославле», посвященный пыткам заключенных в ярославских колониях и работе фонда «Общественный вердикт».
Одним из театральных открытий для меня стал инклюзивный проект Маргариты Ребецкой «ВзаимоДейсвие» — кинотеаральное объединение, среди активных участников которого — люди с синдромом Дауна. Небольшой и очень искренний перформанс «Море внутри» я видела в резиденции посла Швейцарии в России господина Ива Россье. Обычные ребята и ребята с синдромом Дауна играли настолько искренне, что думаю, не одной мне в зале показалось, будто все мы на море, и оно вот-вот заберет нас в свою пучину. Хочется верить, что проект Маргариты Ребецкой, как и другие важные начинанья, в будущем году получат хорошую поддержку.
Итоги 2019 года
Подготовила: Анна Смирнова
Фотография: Photo by Hannah Morgan on Unsplash
О запомнившихся событиях уходящего года пишут главред Rara Avis Алена Бондарева, литературные критики Валерия Пустовая и Александр Чанцев и писатель-пешеход Владимир Березин.
Алена Бондарева
Литературный критик, руководитель проекта Rara AvisВалерия Пустовая
Литературный критик
В этом году литература будто перезапускает себя заново. С начала года обсуждают угасание годами и десятилетиями выходивших литературных журналов, к концу года спорят об итогах крупнейшей премии «Большая книга», как будто уклоняющейся от путей обновления литературы, выбирающей по уже опробованному образцу. В то же время запущены новые литературные площадки: журналы «Формаслов», «Незнание», сайт о современной поэзии «Грёза». Стала поводом для пересмотра поэтического контекста и методов разговора о стихах новая премия «Поэзия» под кураторством Виталия Пуханова. А запущенная критиком и блогером Владимиром Панкратовым премия «ФИКШН35» для авторов до тридцати пяти представила куда более актуальную выборку современной прозы, чем премии постарше и побогаче. Радостно, что умножаются площадки не просто публикации — но именно обсуждения и переосмысления литературы. Так, неожиданно фейсбучный спор об уместности критики номинантов на премию «Поэзия» привел к появлению новой площадки наблюдения за творчеством актуальных поэтов и их обсуждения — Евгений Никитин завел о поэзии Телеграм-канал и в нем открыл форум.
Запомнилась мне и конференция «Литературная инклюзивность», организованная журналами «Дружба народов» и «Вопросы литературы» как своего рода дом дружбы критиков и блогеров. Дискуссии о том, как найти между ними десять отличий и принципиальны ли они, не утихают, но, кажется, уже почти общепризнанно, что блоги о книгах для критики — источник обновления методов коммуникации, а также новая площадка. Я, например, не чувствую разницы между критикой на литературном портале и критикой в блоге, когда читаю Марию Закрученко или Владимира Панкратова.
Отметить хочется и семинары для молодых писателей Союза писателей Москвы, которые благодаря неоценимому энтузиазму и труду писателей Виктории Лебедевой и Элины Суховой состоялись в этому году в подмосковном пансионате Ершово. Авторы при этом на семинары прибыли не только из Москвы. Я была соведущей семинара критики, и там наблюдала критику во всем многообразии: от блогерского читательского дневника до лаконичной и броской рекомендательной рецензии, от полемического обзора до попытки дать портрет литературе целого региона. Именно в рамках семинара я впервые познакомилась с Марией Лебедевой, обозревателем сайта «Прочтение», отмеченной в этом году особенной премией «Большой книги» за литературный блог. При этом вот уж в ком никто из участников обсуждения не нашел отличительно блогерской черты: с Марией говорили как с молодым критиком, с ходом мысли и оценками которого нельзя не считаться.
Подбодрило самосознание критики условно традиционной и объявление новой премии «Неистовый Виссарион». Очень хотелось бы, чтобы премия продолжалась, тем более что первые ее финалисты и лауреат Ольга Балла бесспорны, а лонг-лист воспринимается как рекомендательный список аналитического чтения.
В качестве книги года назову долгожданное избранное Дениса Осокина — его книгу книг за многие годы «Огородные пугала с ноября по март».
Из романов года особенно впечатлили «Опосредованно» Алексея Сальникова — до неприличного наглядное доказательство того, как из сора рождаются стихи и как «речь» сама творит из обыденного человека поэта и медиума, аудиосериал «Пост» Дмитрия Глуховского — захватывающая и жуткая притча о духовной слабине и близости одержимости, развернутая из вроде бы плоского сюжета противостояния Москвы и регионов, сказка-быль Андрея Рубанова «Финист Ясный Сокол» — почтенный уже жанр обживания сказочного канона, обновленный писателем благодаря его сосредоточенности на конфликте дерзких одиночек с системой, роман-терапия Анны Козловой «Рюрик» — прочистка подсознания средствами роуд-муви, подросткового бунта, инициации в лесу и вскрытия семейного прошлого, как нарыва.
Отмечу также книги «Промежуток» Инги Кузнецовой, «Сестромам» Евгении Некрасовой, «Заяц на взлетной полосе» Юлии Симбирской, работающие с зонами боли современного общества средствами актуальной литературы, гибко синтезирующей жанры и язык под задачу писателя, так что плавится и застывшее слово, и привычное мировосприятие читателя.
Интересно также было погрузиться в личную утопию независимой и лихой пацанской юности Захара Прилепина в его вроде бы мрачном и документальном, а запоминающимся как романтичный и сказочный, романе «Некоторые не попадут в ад» об опыте участия в донбасской войне — и смаковать дыхание донбасской земли без войны в романе без опыта участия в войне Сергея Самсонова «Держаться за землю».
Не очень пока поняла Павла Селукова, у которого принялась читать дебютную книгу рассказов «Халулаец»: показалось, что автору мешает манерная игра в писателя, в творение story из жизни, а между тем тексты его, при всем богатстве речевой и бытовой фактуры, сворачиваются в эстрадный анекдот. В то же время понимаю ажиотаж вокруг его рассказов: в них создается образ обывателя-радикала, гиперболизирующего проявления так называемого обычного человека таким образом, что становится ясно — никого обычного вокруг нет, все мы живем на шаг от анекдота, притчи, бойни и песни песней.
Понемногу, как мама читателя-малыша, вхожу в мир детской и подростковой литературы.
Исключительно глубокое и подкрепленное при перечитывании впечатление оставила книга «Тонкий меч» шведской писательницы Фриды Нильсон — строгая, по всем канонам исполненная сказка о путешествии мальчика за мамой в царство смерти. Удивляет именно сочетание свежести проживания — и древности сюжета, каноничности сказочных ходов и традиционности морали: в книге Нильсон работают самопожертвование, искренность и дружба — но они не отменяют серьезность и непостижимость смерти, хотя, по сказочным правилам, герою выпадает шанс выиграть свою битву.
В то же время некоторую неудовлетворенность оставила четвертая из пятикнижия «Ленинградских сказок» Юлии Яковлевой «Волчье небо»: автор повторяет находки прежних книг, повествование зеркалит себя само и вся книга кажется переходной — заставкой к финальному тому.
В этом году дочитала трилогию «Живые и взрослые» Сергея Кузнецова. Когда-то читала первую часть, и она не вызвала желания продолжать — показалось, что чтение это чисто развлекательное, жанровое. Но благодаря рецензии Екатерины Ивановой «Фантик от мертвой конфеты» в журнале «Знамя» решилась приступить к книге заново. И надо сказать, именно заключительная часть трилогии оправдала мои читательские ожидания. Игра в совмещение фантастического и ностальгического, из которой родилась трилогия, меня не так тронула, как образ фракталов страны смерти: к финалу Сергей Кузнецов наконец отвлекается от бытового и позволяет приблизиться к невообразимому, в художественных образах осмысляя природу перехода из живых — в живых по ту сторону границы.
Еще меня как взрослого читателя впечатлили две книги детских стихов: книга Льва Оборина «Солнечная система», в которой поэтическое вещество добывается из проверенных данных о космических явлениях, и книга Юлии Симбиркской «Трогательное ведро» о постжизни обычных вещей, ставшая для меня художественным доказательством жизни после смерти.
Из критических впечатлений года назову статью Андрея Пермякова «Не забытое, не очень старое» о современной «деревенской» прозе в «Новом мире» и статью Анны Жучковой «Трудно быть... Сенчиным» в «Кольце А» об обновлении месседжа и художественных приемов этого давно авторитетного и вроде как вдоль и поперек исследованного критикой писателя.
Владимир Березин
Писатель-пешеход
Все начинают подводить итоги года, и это напоминает мне судорожные поиски сюжетов нобелевских книг в день присуждения премии. Давным-давно я работал в газете, но и сейчас помню этот ужас своих коллег, похожий на экзаменационный кошмар. Если тебя такой итог не преследует неотвязно, если тебе нужно задуматься о том, что же случилось главного среди неглавного — то всё это глупости. Нет итогов, нет главных книг, никому не важно, кому дали миллионы. Посмотрите ваши тексты прошлого года, и сделайте Ctrl + С, а затем Ctrl + V.
Я вот точно знаю, что для меня было главным — медленное чтение русских рассказов и постепенная публикация результатов этого чтения в журнале «Новый мир». То есть большой цикл (и он ещё не закончен) текстов о том, что может извлечь честный обыватель, наш современник, из вдумчивого чтения русской классики.
Иначе говоря, для меня главные литературные события уходящего года — повесть Александра Пушкина «Метель» и рассказ Василия Шукшина «Срезал».
Александр Чанцев
Литературный критик, эссеист-культуролог, японист
Линор Горалик в одном из недавних интервью говорила, что боится той ситуации, которая возникнет при конце нынешнего отечественного политического режима. Это всегда страшно действительно, как и все революции и кардинальные реформы, которыми были богаты прошлый и нынешний наши века. Мне — и думаю, далеко не только мне — кажется, что ситуация уже нагрета критически. И это не только о политике. И не только о литературной жизни, в которой в прошедшем году опять и опять вспыхивали скандалы — когда, казалось бы, их не было. Я имею в виду скорее общую атмосферу, приближенную — а у нас еще только «двадцатые» с «десятыми» разминутся — к fin de siècle, атмосфере предчувствия мучительного слома парадигм и сопутствующих этому потрясений. Несмотря на общую сытость — не такую, как была в 2000-е, но все равно — витающее в воздухе напоминает мне 90-е, когда одна чуть политически окрашенная фраза в общественном транспорте могла моментально закончиться дракой, многоточием кровавых соплей. Ровно так сейчас и в том же Фейсбуке, пуще СМИ ставшем местом дуэлей и ристалищ, где чуть заикнешься — и с пол-оборота пошло и поехало выяснение политических и мировоззренческих отношений, расфренд и бан, переходящие из среды виртуальной в живую (если таковая еще есть).
Есть ли из этого выход, кроме такого же трагического взрыва, как революция или распад Советского Союза? В идеологическом плане я давно уже мечтаю и даже говорю о том, что нам ужасным совершенно образом не хватает третьей силы — какой-то альтернативы между так называемыми либералами и охранителями, скомпрометированными и просто утомившими, доставшими своей зашоренностью и непримиримостью донельзя. (Податься, что ли, в экологи? Да и там свои Греты в тихом омуте...) В плане культурном — как и экономическом — я мечтал бы о двадцати годах стабильности. Без резких реформ, перестроек, переименований, закрытий и даже открытий. Просто двадцать лет работать. Создавать. В идеале вообще — работать, как японцы после поражения во Второй мировой войне, превратившие разгромленную страну без ресурсов во вторую экономику мира. Как работали побежденные же немцы, корейцы, беднейшие китайцы (сейчас — потеснили японцев на третье место, а японских туристов на всех туристических маршрутах — вытеснили). Нужно, возможно, вообще признать себя побежденными — это продуктивно в психологическом плане. «Быть никем» — гениальное название романа Л. Улицкой о служении пастора, ставшем потом «Даниэлем Штайном, переводчиком». И работать. Очень и очень много, до тошноты. Не ругаться, не ссориться, никому не пытаться ничего доказать — только самим себе. Затаиться даже. «Помалкивай, лукавь и ускользай», как хитрый и мудрый ирландец в изгнании Джойс.
Банально? А если попробовать?
Ведь свобода действительно в служении.