Хочу жениться. Недоросль
Текст: Фазир Муалим
Фотография: Олег Грицаенко
Поэт и театральный критик Фазир Муалим о «Недоросле» в театре Спесивцева и неожиданном судилище над Простаковой.
Получается, что всю русскую литературу со времён Пушкина так или иначе мы воспринимаем как современную. «Горе от ума», «Моцарт и Сальери», «Ревизор», «Вишнёвый сад», «На дне» — что ни возьми, всё для нас говорит на больные темы сегодняшнего дня понятным языком и доступными образами. А написанное ранее наше философское чутье и эстетическое чувство напрочь отказываются принять как актуальное: витиеватый язык, туманные или, наоборот, простенькие однозначные образы, да и тема — «дела давно минувших дней», неинтересны сегодня. Однако есть и исключения. Пьеса Фонвизина «Недоросль», впервые увидевшая свет в 1782 году и повествующая о жизни двухсотпятидесятилетней давности, до сих пор ставится на подмостках российских театров. В Москве она идёт в Малом театре, У Никитских ворот, На Покровке и в Московском молодежном театре под руководством Спесивцева. Вот о последнем мы и поговорим.
Спектакль называется «Хочу жениться» и поставлен в первую очередь для детей школьного возраста. Но и взрослые тетеньки и дяденьки вполне могли бы сходить на него с пользой для себя: не только увидеть историю о том, как молодые люди жили раньше, но и лишний раз задуматься над тем, как они живут сегодня. Дело в том, что спектакль со сцены «спускается» в зал. И та часть, которая разыгрывается в зрительном зале, мне показалась стоящей особого внимания. Ради неё я и затеял этот разговор о «Недоросле».
Сюжет произведения, который на других сценах в классических постановках растягивается на два-три часа, тут в буквальном смысле стремительно проносится без ущерба содержанию всего лишь за какой-то час: формат мюзикла, где порой целое действие можно передать одной песней, позволяет это сделать. К тому же господин Правдин, учитель в пьесе, в постановке становится ещё и ведущим представления, и на правах конферансье часто вмешивается в ход событий, ускоряя его тем, что некоторые сцены просто пересказывает или разъясняет. Но и он не возникает на сцене, так сказать, из ниоткуда. Его появлению предшествует выход художественного руководителя театра и режиссера спектакля Вячеслава Спесивцева. Вячеслав Семёнович обращается к детям. В первую очередь — к ним. В зале их много и разных возрастов: вероятно, ходят целыми классами. Он начинает говорить издалека — о театре вообще, о русском театре, о Щепкине, об Ильинском, своём первом учителе в театральном училище. Говорит на понятном детям языке, часто обращаясь к конкретному маленькому зрителю, сидящему в зале — точно школьный учитель на уроке, когда хочет охватить вниманием весь класс. Рассказывает о том, как он сам поступал в училище: сперва ему отказали, а спустя несколько лет приняли без вступительных экзаменов, по одному только этюду. «И тогда я понял...» — а дальше приглашение в студию при театре, куда он принимает всех желающих детей от пяти до восемнадцати лет, с тем чтобы они сами могли осознать за время пребывания в студии, стоит им идти в артисты или нет. Кстати, в этот вечер не было какого-то специального повода худруку выступать со сцены перед началом спектакля. Насколько я понял, такое практикуется довольно часто, если не всегда: все три раза, когда я посещал этот театр, Спесивцев предварял показ своим выступлением. И каждый раз говорил о детской студии.
Но, кажется, я отвлёкся. Вернёмся к спектаклю, тем более что Вячеслав Семенович уже представил ведущего — Правдин (актёр Алексей Иванюк), в парике и костюме чиновника того времени. Декораций на сцене минимум: десять стульев по периметру и пять... дверей на полу. Двери с пола будут подниматься, ходить, перевоплощаться — с помощью не занятых в действии актёров, разумеется. Никакой больше обстановки ни дома Простаковых, ни экзаменационного класса, ни судебного зала. Зато костюмы персонажей все — хоть садись на машину времени и тут же отправляйся в воображаемый XVIII век.
Никогда Простакова не была такой жертвенно-положительной героиней
После смерти родителей и отъезда дяди-опекуна, единственного оставшегося на свете близкого человека, Софья вынуждена жить у дальних родственников Простаковых. Муж-подкаблучник, жена-тиранка и сын-оболтус — вот и вся характеристика этой семьи. Софья влюблена в молодого офицера Милона, но Простакова собирается выдавать её замуж за своего брата Скотинина — лишь бы с рук сбыть. Однако вдруг объявляется разбогатевший дядя Софьи Стародум, и теперь она стала богатой невестой и может сама выбирать себе жениха. Да что я, в самом деле, пересказываю? Кто же не помнит этого сюжета ещё со школьной скамьи? Только скажи Митрофанушкино «Не хочу учиться, а хочу жениться» — и сразу всплывает в памяти вся интрига пьесы.
В спектакле заняты актёры Людмила Бабаева, Диана Арахчян, Рауль Таев, Артём Аксёнов, Илья Рейзвих, Станислав Никулин и другие.
Под понятием «другие», кроме артистов, можно подразумевать некоторых активных зрителей. Так, в финальной сцене, когда все злые герои сидят в ряд, ожидая своей участи, Правдин, показывая на Простакову, обращается к залу, полному школьников: что с ней сделать за её злодеяния? И милые, добрые, маленькие школьники отвечают.
«Расстрелять!» — выкрикивает мальчик из середины зала. Взрослые смеются, полагая, что он шутит. «Сжечь!» — кричат из задних рядов. «Повесить!» — раздаётся из передних. Возможно, они думают, что объявлен конкурс на самую жестокую казнь. Правдин-Иванюк в недоумении, Простакова-Бабаева в ужасе, как будто её сейчас и в самом деле казнят. Наконец Правдин приходит в себя и спрашивает: «Вы серьёзно? Что же она такого сделала? Сможешь аргументировать?», — обращается к одному, и тот отвечает: «Она злая. Она обижала девушку» — «Но ведь за это нельзя расстреливать: она же живой человек», — пытается объяснить ведущий. — «Нужно» , - парирует разумный мальчик, продолжая отстаивать свою точку зрения. И спокойно приводит какие-то аргументы в пользу расстрела: что-то вроде, чтоб другим не повадно было.
В дело попыталась было вмешаться Софья: давайте, мол, простим Простакову, раз ею обиженная я жива, здорова и даже счастлива.
Отдельные голоса начали раздаваться в пользу помилования, но они утопали в общем гуле «распни её, распни». Никогда Простакова не была такой жертвенно-положительной героиней.
После спектакля все дети спокойно, без угрызений совести, пошли в фойе фотографироваться с артистами (в театре такая традиция). А я до сих пор хожу-брожу в растерянности.
Все-таки Спесивцев правильно делает, что всех детей принимает в свою студию беспрепятственно. Может быть, кто-то и из этих зрителей позарится на актёрство. А то, не дай бог, как сказал, отчаявшись, Правдин-Иванюк, пойдут в судьи или прокуроры. Тогда-то не одна Простакова всхлипнет: «Погибла я совсем!».