Гиперон
Текст: Александр Чанцев
Обложка предоставлена ИД «Алетейя»
О Великом делании, жонглирующем Заратустре, рецензиях от имени Джойса и других историях из новой книги эссе Андрея Бычкова рассказывает ведущий обозреватель Rara Avis Александр Чанцев.
Бычков А. Авангард как нонконформизм. Эссе, статьи, рецензии, интервью. — СПб.: Алетейя, 2017. — 210 с.
В недавно переизданной книге Е. Головина «Сентиментальное бешенство рок-н-ролла» Адмирал констатирует горько: «Авангард децентрализован, авангард распадается на бесчисленные творческие группы, каждая из которых придерживается своей художественной концепции, авангард „идет в ногу со временем“, отражая полнейшую децентрализованность новой эпохи». Бычков будто отвечает сэнсэю своей книгой.
Все плохо, признает Андрей Бычков, все очень плохо. Авангард действительно раздроблен — «мы очень разные, все индивидуалисты». Бунт пока не увенчался успехом — «мы бунтовали против этого мира — мы получили виртуальность и Интернет» — да и мог ли? Зато он подхвачен функционерами и неплохо продается — «протест, впрочем, всегда хорошо продавался, о чем неплохо были осведомлены еще гниды отечественного концептуализма вкупе с русофобами всех мастей». Он не прикрывает фиговым веером политкорректности правду, режет ее нокаутом. «Оказывается, и у нас, в литературе, свои министерства, только называются они экспертными советами премий, своя Дума с кучей депутатов-воров-в-законе, называющихся издателями и редакторами, своя торговая инфраструктура — бесконечные реализаторы, оптовики — со своим мещанским, задающим тон, вкусом, и конечно же, свои продажные СМИ с подмахивающими рецензентами». А что, не так?
«Счастья все меньше и говорить о нем все труднее». В этой борьбе ты только один — «твоя свобода в твоей субъективности». «Ведь теперь даже и слова все дальше и дальше удаляются от того, что они были призваны обозначать. Знаки и сущности давно уже разъединены». Да, это одиночный бой: «не следует ли отважиться на великий поход в одиночку, молча — в Da-sein, где сущее становится все более сущим? Не заботясь о всякой ситуации?» (М. Хайдеггер)
Спасение — в проигрыше, уходе («Мы погибли, мой друг. Я клянусь, это было прекрасно!», — С. Калугин). Отказе, который — прорыв. «Отказаться не только разгадывать те или иные знаки — отказаться от всего поля их многообразия, от всех ощущений и впечатлений, от всей так называемой реальности, сознательно и бесповоротно деформировать все свои чувства. Не для того, чтобы придумать, создать другую реальность, а для того, чтобы дать какую-то другую, абсурдную возможность проникнуть в себя всё тем же изначальным сущностям, которые так зловеще искажены этой реальностью в тех образах, чувствах и ощущениях, которыми непосредственно представлен для нас этот мир».
А другая реальность есть. Писатель, сценарист, гельштат-психолог, адепт тайцзицюань Бычков — в прошлом физик (а бывших физиков, как известно, не бывает), работал в Курчатовском институте, и знает точно. Мы одиноки и в этой реальности, но «в свое время, читая повесть Камю „Посторонний“, я придумал „Поверхностные гиперъядерные состояния“. Вы добавляете „странную“ частицу (гиперон) к ядру, а она не тонет в коллективе и в силу многочастичного отталкивания остается на поверхности. Экспериментом по обнаружению такого состояния является смерть. В момент своей смерти (распада) посторонняя частица выбрасывает гораздо больше энергии, чем если бы она распадалась в коллективе». Гипероны против элементарных частиц.
Заратустра умер, осталось лишь его слово, то есть — антиязык. И свободные частицы гипероны
Позади — отвращение, впереди — мечта, что никогда не сбудется. Это и есть карта атаки в уже идущем бою. «Так вперед же! Не оглядываться назад, не искать и взыскивать телоса метафизики, обновления ее старинных категорий, не с понятий начинать и не со средств, не с поисков метода — нового или хорошо забытого старого. Но с чувства — отвращения ли, презрения, с безумных и противоречивых метаний, с пересечения границ, с риска, с разрушения всех правил этой затянувшейся игры. И если социальность все больше обнажается сейчас как последнее проклятие человека, то художник тем более должен действовать, исходя из смысла не какой-то другой грядущей позитивной социальности (ее никогда не было и не будет!), а своей, укорененной в сейчас, суверенности и самости». Делание в черном, нигредо, стадия подготовительная.
Хорошая новость — есть проводники. Плохая — они давно умерли. Лотреамон, Ницше, Рембо, Рабле, Арто, Гийота (да продлятся дни его на Земле!) — медиумом в своем делании в белом (выпариваются шлаки, выделяется эликсир) Бычков взывает к ним. У него вообще в этой книге хорошая компания. Если манифесты и беседы, то для «Волшебной горы», «Лимонки» и «Завтра». Если пишет о кино, то о Годаре, Триере, Кроненберге. Если идет на выставки, то Блейка, Ларионовой и Коровина.
И обращается Бычков со своими персонажами, кстати, виртуозно. На биографию Джойса пишет рецензию от имени Джойса, статью о «Нимфоманке» Триера выстраивает не аналитически, но сексуально-трансгрессивно (выделяет основным знаком фильма стихию воды, символизирующую женское начало, а смерть Селигмана объявляет логичной, как конец акта с vagina dentate, точкой в конце рассказа Джо, капитуляцией вербального смысла перед лунно-телесным). Бросает походя розановско-галковские максимы («мы, русские, больше других народов знаем о смерти. <...> Но это не значит, что мы нация конца»). Вообще резвится и пляшет — «нам осталось одно, только петь и плясать в восходящих потоках сияния Черной Луны!» (С. Калугин).
Финальная стадия рубедо, выделения магистерия, играющий Заратустра жонглирует философскими камнями? Нет, Заратустра умер, осталось лишь его слово, то есть — антиязык. И свободные частицы гипероны.
Маленькая (200 с копейками страниц), неудобная, злая, откровенная (драка с милиционером, поиск призвания и несчастные любови) книга очень густого замеса.