18+
24.04.2018 Тексты / Рецензии

​Эликсир счастья и одиночества

Текст: Татьяна Печегина

Фотография Дмитрий Шатров / dima-chatrov.livejournal.com

О том, почему легендарное «Снежное шоу» Славы Полунина до сих пор популярно, рассказывает театральный критик Татьяна Печегина.

Мы входим в его детскую. В мир маленького грустного клоуна, впустившего нас в самое сокровенное. Открывшего публике дверь в крошечную комнатку, наполненную воображаемыми игрушками и любимыми всеми детьми стучащими звуками поезда: «ту-тух, ту-тух», гудками отправления — знаками начала путешествия в неведомое. Ребенку ведь все — в новинку, все интересно. Смотрите, представление еще не началось, а дети в зале вовсю играют снегом из папиросной бумаги, усыпавшим пол, — им не нужно ничего объяснять и вводить в атмосферу, они изначально приняли игровую условность как единственную правду. Просто потому, что они дети.

Стеганые одеяльца закрывают от нас — и от него — весь мир, ограничивая его одной детской. В которой и так — весь мир. Впрочем, обитатель детской уже предусмотрительно прорезал дырочку в теплой стене — на случай, если захочется подглядывать за миром в то время, когда мороз и ночь и страшно выйти из дома одному.

Театральный звонок звучит хрустальной музыкой Вангелиса, которая мгновенно концентрируется в области горла подкатывающим комом. И на сцену выходит он. Смешной и печальный, трогательный, маленький, желтый клоун — такие обычно в цирке «носят» амплуа веселых, но перед нами он появится с веревочной петлей в руке. Впрочем, бояться нечего — готовящуюся трагедию он по привычке превратит в смешной номер, в мастерский гэг, вытянув на этом поводке из кулис своего друга — унылого, красноносого дурака в нелепой, ушастой шапке. И это станет сигналом возвращению в детство.

В детство, где можно быть счастливым, всего лишь ведя на поводке маленький воздушный шарик. В детство, где шарик этот может вырасти до любых размеров, потому что пределом служит лишь человеческое воображение, а у ребенка оно — беспредельно. У него — безлимитный тариф на чудеса. Он войдет в свою комнатку, ведя на тонком прутике большой, «взрослый» шар, а следом, раздвинув стены, выкатится совсем уж огромный, в котором, как в многократном увеличении, мы увидим его маленького ушастого друга с огромной рыбиной в руках — той самой, что он достал только что из лесного пня. Да, бессмысленно искать логику и рацио! Все волшебное — иррационально. Именно поэтому, когда всего через час с небольшим шар этот увеличится до размеров, соизмеримых со сценой и зрительным залом, мы все будем играть гигантскими мячами, не задумываясь ни о своем возрасте, ни о соответствии своей одежды таким играм, ни о чем другом...

Только в детстве смешное может сменяться страшным и грустным — и наоборот — так мгновенно. Слезы смехом. Смех — слезами. Только в детстве можно до такой степени не осознавать своего одиночества, а, осознав, не воспринять его всерьез. Дурачиться, играя в вечного Асисяя, вспоминая что-то давно знакомое из далекого прошлого — для чего же нужны эти нелепые, громоздкие, дисковые телефонные аппараты (дети скоро не будут понимать, что такое дисковый телефон, но номер про Асисяя будут понимать всегда!). Не осознавать, что разыгрывать телефонный разговор между собой и... собой приходится лишь потому, что позвонить — некому.

Примерно с середины спектакля вдруг начинаешь осознавать: все это — воспоминания. Клоун, который по определению всегда стар и всегда ребенок, вспоминает свою жизнь. Гэги, номера, игры, которыми она была заполнена, — путь его постепенного взросления от колыбели вплоть до самой смерти. Он изначально обречен на невозможность быть неодиноким и негрустным — это судьба всех клоунов. Наверное, поэтому и музыка, сопровождающая его воспоминания, почти вся — тревожна. Но это понимаешь лишь после.

Пока же смеешься вместе со всеми над тем, как ловко ушастые дурачки поворачивают головы, уклоняясь от столкновения своими ушами, — они привыкли к ним, как привыкают к любой особенности, с которой живут с детства. Радостно ждешь, что желтый клоун хоть раз успеет подпрыгнуть вовремя под легендарную «Блю канари», и так же радостно прощаешь ему то, что снова не получилось, — ведь ловцу счастья с сачком позволено все, даже прыгать не в такт!

Фотография: Дмитрий Шатров / dima-chatrov.livejournal.com


Велением маленького ушастого клоуна из-за старого пня восходит луна, в волшебном свете которой кровать может стать кораблем, занавеска — парусом, половая щетка — рулем, домашняя собака — акулой, а из потопа в квартире можно устроить веселую игру с хулиганящей толпой друзей (которые так и не утихомирятся, и продолжат бесчинствовать в антракте уже со зрителями!). В каждом стуке в дверь чудится неведомое. В комнату входит ангел на ходулях, похожий на слоников Дали. И пусть крылья его немного потрепаны, а с ушей свисает паутина — но из клоуна этого вышел славный Купидон, позволивший каждому вспомнить свои детские страдания от его стрел, спустя время кажущиеся такими забавными.

Огромный мир умещается в детской кроватке. Мир этот стремительно уменьшается, когда кроватка становится нам мала. Когда мы взрослеем.

Тогда мир вдруг становится кривым. Одиночество телефонное продолжается полным отсутствием возможности куда-либо позвонить. Даже лучшему другу, сопровождавшему всю жизнь, которого, оказывается, так легко потерять, всего лишь ответив шалостью на шалость. И остается комната, полная детских воспоминаний, сказок и фантазий — вот одиноко качается лошадка, вот взлетает на качелях фея в белых одеждах, а вот в кресле сидит и вяжет бабушка...

Тогда он соберет чемодан памятных вещей и пойдет на вокзал. Достанет из пыльной кучи детских и взрослых игрушек самую запылившуюся и сокровенную, ту, которую достает реже всего — изящную женскую шляпку. И рука, потянувшаяся с одежной щеткой почистить ее, возродит в памяти другие руки. И объятие — одно-единственное, памятное сквозь всю жизнь. Не все стрелы Купидона с потрепанными крыльями были игрушечными... И снова будет дорога, никогда не выходящая за пределы его внутренней детской комнаты.

Но однажды он, никогда не взрослеющий, решится выйти в настоящую морозную ночь. Теплые стены-одеяльца откроют обратную сторону детской комнаты и на мгновение покажут нам уходящих на лыжах ушастых, тянущих за собой заснеженные игрушечные домики. Психологи говорят, что одинокие дети всегда выдумывают себе друзей. Одинокие, не повзрослевшие взрослые, по-видимому, тоже. Он пойдет вслед за ними и выйдет на хрустящий наст, почувствует, как краснеют щеки и как хрустален воздух, из которого в самом начале родилась музыка. И поймет, что стоило хотя бы раз сделать это по-настоящему.

Выйти и попытаться взлететь. Завыть от тоски. Завернуться в детское одеяльце от ветра. Понять, что оно не поможет от настоящего ветра. И распахнуть руки этому ветру...

В самом финале маленькая детская расширится до размеров огромного зала — и все, абсолютно все будут вдохновенно играть огромными мячами, летящими со сцены. Зазвучит музыка, от которой захочется плакать и смеяться одновременно. И ты заплачешь, засмеешься, подхватишь горстью бумажный снег — бросишь его в небо и подставишь под него лицо, зажмурив глаза. Почувствуешь, как чья-то ласковая рука гладит твое лицо... и сердце. И вспомнишь, как совсем недавно кто-то трогательный и нежный в желтом плюшевом костюме, с глуповатым выражением лица и добрыми глазами ласково перекатывал в ладонях и по-цирковому вертел на носу маленький сине-зеленый шарик, зовущийся Землей... И на мгновение забудешь, как одиноки мы все на этом маленьком шарике.

Другие материалы автора

Татьяна Печегина

​18 лет танца босыми на крови

Татьяна Печегина

​Soundscape. Диалог с лесом

Татьяна Печегина

​«Почаще смотреть на небо и улыбаться...»

Татьяна Печегина

​Доброй охоты всем нам!