18+
19.12.2016 Тексты / Интервью

​Джонатан Коу и гигантские пауки

Текст: Мария Мельникова

Фотография: Дмитрий Чижов

Джонатан Коу, приехавший в Россию при поддержке Британского Совета, рассказал обозревателю Rara Avis Марии Мельниковой о роли сатиры, нумерологии и лесбиянках.

— На ярмарке non/fiction вы признались, что в России пережили свой первый опыт цензуры — на русском издании «Номера 11» стоит ограничение «18+», и продавать книгу можно только в пленке. Расскажите, пожалуйста, о своих ощущениях от этого волнующего события.

— По правде говоря, я ощущаю нечто, похожее на гордость. Ведь раз моя книга кого-то задела — значит что-то в ней есть. Это гораздо лучше, чем когда тебя принимают равнодушно. Конечно, подобное нельзя назвать цензурой в прямом смысле слова, но интересно было узнать, что что-то в моем романе сочли неприемлемым.

Что общего у чернокожей одноногой лесбиянки, маньяка, убивающего стэндап-комиков, суперзлобной журналистки в отчаянном поиске врагов народа, усердного констебля, расследующего преступления при помощи классической философии, омерзительного семейства олигархов и милой румынской мигрантки, которая совсем не та, кем кажется? Все они — и множество других колоритных персонажей — живут в Англии, в новом романе Джонатана Коу «Номер 11», своеобразном продолжении его знаменитой сатиры «Какое надувательство!» И из их историй сплетается диковинная британская хроника — полифоническое повествование о любви, смехе, экономике, дружбе, классовом неравенстве, надежде, а также о том, как несправедливое распределение капитала связано с появлением из-под земли гигантских пауков.

Справка RA:

Читать дальше


— Может быть, фигурирующая в сюжете страшная чернокожая одноногая лесбиянка на госпособии?

— ...которую я придумал шутки ради. К помощи этой мифической фигуры у нас прибегает каждый плохой колумнист правого крыла, рассказывая, как мягкотелые либералы хотят обеспечить одноногую чернокожую лесбиянку деньгами, жилплощадью и легкой жизнью. Я подумал: что если ради разнообразия сделать ее реальным человеком и посмотреть, на что будет похожа ее жизнь, чувства и взаимоотношения с другими людьми?

— В результате вы рассказали маленькую трагедию о том, как живую девушку-художницу Элисон — действительно темнокожую, действительно лесбиянку и действительно живущую с ножным протезом — насильно превращает в карикатуру и чуть не губит излишне энергичная журналистка, озабоченная защитой традиционных британских ценностей...

— Да, мне было важно написать о таком типе журналистики. В Британии он имеет огромное влияние. У нас свободная пресса — в том смысле, что нет государственной цензуры. Однако самые популярные газеты контролирует группа конкретных людей — они очень богаты и, как правило, придерживаются крайне консервативных взглядов. У них весьма специфический взгляд на то, что происходит в Британии — и они транслируют его своим читателям, день за днем.

— И получается некая параллельная реальность...

— Да, и опасность в ней неизменно исходит от иммигрантов, и главную угрозу представляют собой иностранцы... Понимаете, британцы не тупые, они не верят слепо всему, что читают, но если тебе рассказывают одну и ту же историю день за днем... Колумнистка Жозефина Уиншоу-Ивз — придуманный мною персонаж, однако, в ее образе воплотились вполне реальные публичные фигуры.

...нам необходимо научиться рассказывать правдивые истории ярко и убедительно

— У Жозефины есть прототип?

— Она — комбинация нескольких реальных людей. Ее биография полностью вымышлена, но вы можете открыть любую британскую газету и увидеть там колонку, которую могла бы написать Жозефина.

— К сожалению, в современном обществе карикатура и иллюзия часто одерживают слишком легкую победу над реальностью, и их «военная тактика» хорошо известна. Что же может противопоставить им реальность?

— Алессандро Барикко сказал: «Побеждают те, чье истории лучше», — и это истинная правда. Взглянем хотя бы на кампанию перед референдумом в Британии. У тех, кто агитировал за Brexit, была отличная история — европейцы плохие, они хотят вмешаться в нашу демократию, к нам едет столько иностранцев именно из-за Евросоюза, все это очень страшно и опасно, надо что-то с этим делать. А у тех, кто агитировал за то, чтобы остаться в Евросоюзе, история была слабая: ну да, у Евросоюза много проблем, но это все же лучше, чем ничего... Слабая история, но правдивая.

Прогрессивным людям — людям левых взглядов — сегодня необходимо научиться говорить правду так, чтобы она была интересной. И в этом году я сильнее, чем когда-либо раньше, осознал важность книг. Недавние политические события ясно показали: сегодня люди осмысляют мир при помощи историй. Истории бывают правдивые и лживые, и нам необходимо научиться рассказывать правдивые истории ярко и убедительно, потому что в настоящий момент лучшие истории — это вранье.


Кой Д. Номер 11. / Пер. с англ. Полецкая Е. — М.: Фантом Пресс, 2016. — 448 с.

— А есть истории сатирические, с которыми все еще сложнее. Для одних смех — это синоним правды, а для других — наоборот, отличный способ эту правду заболтать и обезвредить.... Причем и те, и другие в известной мере правы. Вы в «Номере 11» высмеиваете проблемы современного общества, а один из ваших персонажей последовательно убивает стэндап-комиков, считая, что именно их шуточки способствуют безнаказанному процветанию общественных пороков. Где же та волшебная черта, что отделяет доброкачественный смех от злокачественного?

— Возможно, нам всем следует перечитать «Шутку» Милана Кундеры — в Чехословакии шутка могла иметь огромные политические последствия. Я люблю юмор по двум причинам. Первая — он приносит радость, а радость нужна нам всем. Вторая — он может породить взрыв правды. Нам нужно возродить такой юмор. Главная проблема с сатирой в сегодняшней Британии заключается в том, что смех стал уже не тот. Он перешел заветную черту и сделался частью лживой истории.

Мне кажется, смех — это в каком-то смысле последнее прибежище. Мы обращаемся к нему, когда все прочие способы реагировать на происходящие исчерпаны, и происходящее настолько абсурдно, настолько безнадежно, что можно только смеяться. Но мне думается, что в нынешней ситуации в Британии еще есть что-то, на что мы можем повлиять. А шутка иногда оказывается выходом для самых ленивых.

— У сатиры есть будущее?

— Думаю, в Британии сейчас не лучшие времена для сатиры. В Америке — может быть. Как можно увидеть из твиттера Дональда Трампа, его сатира беспокоит, задевает за живое. А Бориса Джонсона — не задевает, потому что он сам сатирик и слишком хорошо умеет играть в эти игры.

— Сатира требует довольно специфического мировосприятия, а у вас в книгах иногда можно увидеть, как она невероятным образом сочетается с тонким и глубоким психологическим реализмом. Сложно ли создавать в романе такую многослойную реальность?

— Традиционный классический роман сатирическим быть не может — вы ждете от него сложных психологических коллизий и множества нюансов. Сатира — это нечто противоположное. Она может быть очень грубой и глупой, и часто она лучше всего удается именно тогда, когда очень груба и глупа. Я думаю, не случайно мои самые сатирические романы — «Какое надувательство!» и «Номер 11» — являются также наименее традиционными по форме. В них я попытался создать структуру, в которой уживались бы разные стили, разные литературные «режимы». «Какое надувательство!» от реализма переходит к сюрреализму. История Майкла, его взаимоотношений со своей матерью, с Фионой, трудности, с которыми он сталкивается во время работы над книгой о семействе Уиншоу — все это характерно для традиционного романа. А линия самой семьи Уиншоу — карикатурна. В конце романа две сюжетных линии сталкиваются, и дело приобретает совсем причудливый оборот. В «Номере 11» я поступил иначе. Я понял, что написать роман с обычным линейным повествованием не получится: у меня были пять разных историй, и у каждой был свой особенный голос. История «Хрустального сада» — это история внутреннего мира человека, чья жизнь была разрушена ностальгией, однако рассказанная в реалистическом ключе; но история констебля Пилбима и его нелепого способа раскрытия преступлений — совсем другая. Я справился, обособив эти линии друг от друга. Думаю, у меня получается писать сатирические книги, растягивая границы романной формы, выходя за границы классического романа и двигаясь к чему-то более экспериментальному.

— Значит, для вас это эксперимент?

— Скромный эксперимент, небольшой отход от моего обычного иронического реализма.

— В процессе создания такого экспериментального романа у вас не возникало некого джекиллхайдовского ощущения, будто вы распадаетесь на двух разных писателей?

— Нет, я думаю, оба писателя — это я, и писать с «двух точек зрения» даже легче. Когда я пишу сугубо реалистический роман, то чувствую себя очень стесненным. Начиная такой роман, я много размышляю, беспокоюсь о том, смогу ли сказать то, что хочу, находясь внутри этих границ. Но «Номер 11», благодаря тому, что он состоял из обособленных частей, написался легко и быстро — большую часть романа я сделал за шесть месяцев, и работа доставила мне массу удовольствия, что при написании книги случается далеко не всегда.

Мне всегда нравились гигантские пауки

— Одним из самых значимых героев романа является то тут, то там возникающее в повествовании число 11...

— Это был мой 11-й роман, кроме того, в политическом контексте здесь есть связь с домом 11 на Даунинг-стрит — и мне просто показалось, что будет забавно назвать роман «Номер 11». Заодно сэкономил силы на придумывании заголовка.

— И вы не поинтересовались, что означает число 11 в нумерологии и прочих эзотерических науках?

— Никогда не интересовался нумерологией. А число 11 что-то значит?

— О, еще как значит! Если верить интернету, оно олицетворяет собой двойственность, выход на некие пределы, революцию, является числом древнеегипетской богини ночи Нут и древнегреческой Прозерпины. Вам не кажется, что это «рифмуется» с вашим повествованием?

— Да, прекрасно рифмуется... Ну что же, значит, роман шел из глубин моего подсознания.

— Раз уж мы заговорили о мистике, надо поговорить и о пауках. Вы их боитесь?

— Мне всегда нравились гигантские пауки — из-за «Властелина колец» и Шелоб. Я впервые прочел его в 11 лет, и книга оказала на меня огромное воздействие. Кто-то должен обязательно написать книгу о влиянии Толкина на мое творчество. Мы с ним росли в разное время, но практически в одном и том же месте. Если оставить в стороне мифологию, то для меня «Властелин колец» — это книга о моем родном городе, а хоббиты — люди, среди которых я вырос, мои соседи. Они покидают родной Бирмингем в поисках приключений, исследуют большой мир и возвращаются героями. Для меня «Властелин колец» — это история провинциала из центральных графств Англии.

— И все-таки — пауки. Гигантские чудовищные пауки. В вашем романе они фигурируют в двух ипостасях — это галлюцинации, начинающие преследовать одну из героинь, слишком тесно соприкоснувшуюся с жизнью британских элит... и вполне реальные чудища, которые вылезают из-под земли и начинают пожирать представителей этих самых элит, решивших по глупости и жадности выкопать слишком глубокий котлован под суперлюкс-подвал. Какие монстры для вас страшнее — реальные или воображаемые?

— Я не делаю между ними различий. В современной политической жизни меня больше всего расстраивает то, насколько политики охвачены страхом — и насколько хорошо они осознали, что играть на людских страхах можно гораздо эффективнее, чем на положительных чувствах. Мне показалось, что сейчас самое время написать роман ужасов, книгу о страхе. О страхе и гневе. Именно гнев воплощает собой женщина-паук, появляющаяся в конце романа. Подозреваю, что «Номер 11» — это и воплощение моего собственного страха, страха перед тем, как в стране нарастают злоба и недовольство и какие формы они могут принять в недалеком будущем — деструктивные или нет. Сейчас из нашего страха, кажется, не может выйти ничего хорошего.

— Должна признаться, мне — и думаю, большинству людей — довольно сложно представить, что недеструктивного может выйти из гигантского паука. Подозреваю — многим читателям нелегко смириться с концовкой «Номера 11» — она какая-то очень простая в своем архетипическом ужасе. И, возможно, у многих читателей возникнет мысль — а не пытался ли автор попросту уйти от проблемы?

— Я бы так не сказал. Думаю, если достаточно углубиться в корни наших проблем, можно найти золото, а можно и гигантского паука. К сожалению, недавно мы откопали именно гигантского паука.

— Но золото там есть?

— Где-то есть.

— Значит, надо копать дальше?

— Да.

— Наряду с глобальной «паучьей» трагедией в «Номере 11» есть и трагедия глубоко личная — история человека, маниакально разыскивавшего кинематографическую редкость — таинственный и безумно красивый фильм «Хрустальный сад», увиденный им один раз в детстве и ставший для него символом прошлого-в-котором-все-было-хорошо. Поиски закончились самым прискорбным образом — и как вы сами признавались, похожий кинематографический артефакт был и в вашем детстве. Каково это — дарить кусочек своей жизни персонажу, которого вы собираетесь погубить?

— Я не суеверен. Я даже назвал этого героя Роджером — это мое второе имя. Возможно, так я хотел преподать урок самому себе: если пойдешь по тропинке, по которой пошел Роджер, она приведет в никуда. Возможно, так я сам себя остерегаю от ностальгии — и со мной все будет хорошо, пока я буду помнить собственный урок.

— Написав историю про «Хрустальный сад», вы почувствовали себя лучше?

— Да, это был своего рода катарсис.

Другие материалы автора

Мария Мельникова

​Эволюция. Мифы и классика

Мария Мельникова

​Александр Соколов: «Без мифов жить невозможно»

Мария Мельникова

​Девица Бунина в Китае небывалом

Мария Мельникова

​Перышко чудовища