Дуэль
Текст: Владимир Березин
Иллюстрация «Дуэль Пушкина с Дантесом» 1884/Алексей Аввакумович Наумов
Писатель-пешеход Владимир Березин о литературных дуэлях и естественном желании всё переиграть в русской истории.
...поэт
Роняет молча пистолет.
Александр Пушкин
История русской литературы знает много дуэлей.
Но одна — главная.
Понятно, что кроме Лермонтова и Грибоедова, которому попали в мизинец, дуэлировали десятки литераторов.
Да что там! Мандельштам в 1913 году вызвал на дуэль Хлебникова! Мандельштам!
Шкловский в 1981 году вспоминал это так: «Это печальная история. Хлебников в „Бродячей собаке“ прочёл антисемитские стихи с обвинением евреев в употреблении христианской крови, там был Ющинский и цифра „13“. Мандельштам сказал: „Я как еврей и русский оскорблен, и я вызываю вас. То, что вы сказали — негодяйство“. И Мандельштам и Хлебников, оба, выдвинули меня в секунданты, но секундантов должно быть двое. Я пошёл к Филонову, рассказал ему. Как-то тут же в квартире Хлебников оказался. Филонов говорит: „Я буду бить вас обоих (то есть Мандельштама и Хлебникова), покамест вы не помиритесь. Я не могу допустить, чтобы опять убивали Пушкина, и вообще, все, что вы говорите, — ничтожно". Я спросил: „А что не ничтожно?" — „Вот я хочу написать картину, которая сама бы держалась на стенке, без гвоздя". Хлебников заинтересовался. „Ну и как?" — „Падает". — „А что ты делаешь?" — „Я, — говорит Филонов, — неделю не ем". — „Ну, и что же?" — „Падает". Мы постарались их развести» * — Ронен О. Поединки // Звезда, 2008, № 9. .
Но главная дуэль была всё же в январе или феврале 1837 года — в зависимости от старого или нового стиля.
При этом дуэли не прекратились и даже расцвели перед Октябрьской революцией. Причём во время этого безумной смены веков распространились дуэли «американки» — то есть, самоубийство по жребию. Можно вспомнить, кстати, чудесный рассказ Александра Грина, в котором к учёному приходит женщина, и вызывает его на дуэль. Её муж не смог вынести своей неуспешности — всё, над чем он работал, по случайности было открыто главным героем. «Хорошо, — отвечает учёный. — По жребию выпьем эти две пробирки. В одной мгновенная смерть, а в другой — чудесный эликсир вечной жизни. Он способен восстановить даже тело, раздавленное поездом». Женщина в ужасе убегает.
Русская дуэль насквозь литературна
Александр Грин написал рассказ о дуэли с человеком из партии «Осеннего месяца» (тут прозрачный намёк на лидера «Союза 17 октября» А. И. Гучкова, известного бретёра). Всё дело в том, что Александр III в 1894 году разрешил поединки чести.
Самыми показательными литературными описаниями позднего периода стали чеховская «Дуэль» и купринский «Поединок» (они, кстати, зеркальны друг другу).
Удивительно, но были попытки дуэлирования и в Красной Армии (видимо, как воспоминания о дуэлях прошлого), но это дело быстро прекратили военные трибуналы. Да и в Красной Армии уже не было того сословного кодекса чести, как в прежнем офицерском корпусе.
В позднее время дуэль всегда была пародией — примером тому «Пушкинский дом» Битова.
Русская дуэль насквозь литературна.
Но две дуэли как бы начинают и замыкают русскую литературу — первая принадлежит Золотому, а вторая — Серебряному её веку. В первой всё по-настоящему, корчится Пушкин, хочет прекратить мучения, и у него отнимают пистолет. Вторая случилась в 1909 году, когда туда же, на Чёрную речку выезжают Волошин и Гумилёв — внешне это кажется пародией, а не поединком чести. Недаром, участники ищут антикварные пистолеты, долго не находят нужные, наконец обретают у барона Мейендорфа пистолеты пушкинских времён, с надписанными именами прежних дуэлянтов (Понять бы, кстати, куда они потом делись).
Они как бы подчёркивают преемственность, а получается, что подчёркивают различие.
Важно и то, что участники дуэли, за исключением Гумилёва, а особенно просто лица, что были знакомыми участников, стараются своими шутками заговорить ужас происшедшего: цивилизация пришла к тому, что честь и смерть обесцениваются окончательно, становятся поводом к светской хронике, что по определению бесчеловечно.
Эти дуэли именно что парны — и одна отражение другой. Одна закрывает Золотой век, другая, отражает её тут может быть целый ряд сентиментальных метафор: Луна, как символ Серебряного века светит отражённым светом, и вот Золотой век отражается в этом происшествии...
Но последняя пушкинская дуэль — это такая точка в русской истории, после которой всё идёт не так.
Есть несколько расхожих фраз типа «Был бы жив Толстой, то мировая война бы не началась» и прочее.
Вот что было бы, если бы Пушкин уцелел.
Есть даже такой фильм «Дуэль. Пушкинъ — Лермонтовъ» — режиссёра Банникова.
В разных базах фильмов его помечают то 2015, то 2014 годом. Верно, кажется, второе.
Пушкин весь в орденах, но много пьёт и тревожен
Так вот, это реализация того, что было бы в глазах современного обывателя.
И я сейчас расскажу, что там происходит.
Пушкин с пробитым плечом убивает Дантеса.
Отчего-то он избегает наказания.
Проходит двадцать лет.
Основное действие начинается со смерти Чаадаева, которая передвинута с 14(26) апреля на 27 января 1857 года — чтобы это было в двадцатилетнюю рифму к дуэли Пушкина.
Страной правит Николай I, ни о каком освобождении крестьян никто и не заикается.
Пушкин весь в орденах, но много пьёт и тревожен.
Дела в его семье не ладятся. Он ревнует жену к мёртвому Дантесу, а тот призраком высовывается из-за портьер.
Государь предложил ему написать «Историю государства Российского» (в стихах), и Пушкин берёт себе в соавторы Лермонтова.
Отставной майор Лермонтов и полковник Мартынов — друзья, и оба — герои выигранной Крымской кампании.
Лермонтов хочет написать «Севастопольские рассказы», а если у него не выйдет, так напишет более достойный. При этом он влюблён в дочь Пушкина.
Русская литература в глазах современного человека, не обременённого страхом перед советской учительницей, похожа на сказочный лес имени Алана Александра Милна
Грибоедов тут — человек неприятный, пишет продолжение «Горе от ума», где Чацкий возвращается в Россию после двадцатилетней отлучки и обнаруживает всё те же пороки.
Упоминается заговор Маркса и Герцена против России. Лермонтов Герцена презирает, потому как Михаил Юрьевич тут патриот и написал стихотворение «На смерть Нахимова»:
Спи, адмирал!
Спасуённый Севастополь
Прибоем грозных волн оплакал твой уход.
Курган Малахов, славный твой некрополь
Возвысился над сенью благодарных вод...
Здесь все твои сыны — матросы и солдаты,
которых поднял ты в последний страшный бой.
Заснули навсегда, торжественны и святы.
Исполнив ратный долг, они опять с тобой.
Сын флотской славы, в битвах не искал ты
Случайный галс, чтоб сделать оверштаг — ну и тому подобное далее.
Это стихотворение, кстати, выучил наизусть Бенкендорф и читает Государю со слезами на глазах.
Пушкин из-за пустяка ссорится Лермонтовым, они стреляются, а секундантом (отчего-то единственным) у них — автор «Горя от ума».
Дуэль кончается ничем, Лермонтов попадает в пистолет своего соавтора, и история продолжает течение своё.
Каждый из русских писателей и поэтов наделён узнаваемыми чертами — наподобие Винни-Пуха и Пятачка, Ослика и Совы
Пушкин умирает в 1865-м, а Лермонтов убит пятью годами раньше, сражаясь в войсках Гарибальди. Грибоедов уехал послом в Америку и свёл знакомство с Линкольном.
Фильм этот придуман интереснее, чем сделан. Сценарий лучше игры актёров — но не в этом дело.
И даже не в том, что русский человек вечно хочет что-то подправить в прошлом, а не в настоящем. Это как раз естественно.
Дело в том, что русская литература в глазах современного человека, не обременённого страхом перед советской учительницей, похожа на сказочный лес имени Алана Александра Милна.
Каждый из русских писателей и поэтов наделён узнаваемыми чертами — наподобие Винни-Пуха и Пятачка, Ослика и Совы.
Привычки писателей и их внешность замещают их не прочитанные потомками книги. Все бессмертны, потому что плюшевые герои не умирают.
Жители сказочного леса русской литературы ходят друг к другу в гости, ссорятся и мирятся — будто нет остальной России и нет исторической реальности.
Впрочем, никакой исторической реальности, кажется, и нет.
То есть пушкинская трагедия возвращается ещё большей трагедией — и войти заново в реку Золотого века русской литературы невозможно.