Серию статей о наиболее заметных современных иллюстраторах, на мой взгляд, может открывать только одно имя. С него началось мое знакомство с выдающейся современной книжной иллюстрацией. Игорь Олейников (р. 1953) один из самых востребованных современных мастеров, чья библиография собрала уже более семидесяти книг. Его жизнь и работу окружает изрядно число мифов. И, как и положено легендам, не всегда выдерживают проверку реальностью.

Миф об образовании

Широко известно, что Олейников не получил художественного образования, что он воплощение идеи о появлении Художника из ниоткуда. Жил человек, учился в Институте химического машиностроения, работал инженером, а потом начал в «Союзмультфильме» мультики рисовать. Дальше были иллюстрации для детской периодики, в том числе культового «Трамвая», а там и до книг рукой подать. Одно время Игорь Юльевич даже немного гордился отсутствием академической подготовки. Однако он всегда признавал, что ему было у кого постоянно учиться: начиная с мамы-художницы и заканчивая талантливыми коллегами-мультипликаторами, с которыми он совместно трудился с 1980-х годов.

Подход к работе у Олейникова лишен какой бы то ни было строгости и теоретических выкладок. Сухая кисть плюс гуашь в его руках становятся проявлением то хулиганского, то утонченного подхода. Рисовать мусором, вениками или ветошью — вот техники близкие мастеру. В результате — фирменный ершисто-колючий штрих, передающий то озорную мягкость, то стремительную эмоциональность и еле сдерживаемое напряжение.

По мнению Олейникова, ребенок не нуждается в чрезмерном упрощении картинки

Есть любопытный парадокс в том, как Игорь Юльевич зачастую вольно обращается с авторским текстом. К написанному он добавляет собственные детали, создавая параллельный мир в картинках. В то же время художник признается, что нуждается в тексте как в опоре, придумать самостоятельные сюжеты без поддержки писателя-соавтора ему пока не удавалось. Стороннему же наблюдателю хочется предположить обратное: именно в визуальных историях, которые стоят на одном уровне с текстом, Олейников полностью раскрывается. Например, Олейников сетовал на то, что ему нелегко работать с поэзией, слишком много интерпретаций. Между тем ценителей его стиля особенно восхищают «поэтические» работы, в которых иллюстратор разыгрывает с поэтами одну партию на двоих.

Ребенка иллюстратор превращает в ответственного наблюдателя и предлагает ему вступить в творческий сговор. Ожидается, что читатель дешифрует символы и шутки, которыми обильно усеяны рисунки, ведь их создатель заведомо высокого мнения о подрастающем поколении, уверен в его осведомленности, сообразительности и внимательности.

Многие художники часто говорят о том, что люди, связанные с детской книгой, не должны занимать опекающую позицию и смотреть на детей сверху вниз. Игорь Юльевич идет дальше и предостерегает от другой крайности — смотреть на читателя снизу вверх. По мнению Олейникова, ребенок не нуждается в чрезмерном упрощении картинки, он заслуживает доверия и пространства для собственной интерпретации.

Олейникову претит буквалистский подход к переработке текста, скучное последовательное изображение книжной повседневности его вовсе не интересует. Надстроить смыслы над текстом, рассказать собственную историю за спиной автора — вот, что ему по душе.

Миф о мультипликаторе

Второй миф утверждает, будто Олейников рисует киноиллюстрации, якобы опыт в анимации сформировал подход к оформлению книги как к созданию раскадровок к фильмам. Разубедить апологетов этого мифа сложнее, потому что легенда больше прочих похожа на правду. Безусловно, Игорь Юльевич многим обязан десятилетиям работы в качестве художника-постановщика. Они наделили иллюстратора редкой оптикой, помогающей объединить кинематографическую перспективу с опытом визуализации текстов. Но это лишь дополнительный навык. Олейников виртуозно владеет техникой передачи движения, эмоций и динамики в статичном кадре.

Но стоит признать, что кинематографичность работ немедленно выдает руку Олейникова. Талантливая операторская работа, неожиданные ракурсы и удивительная перспектива, стоп-кадр, подернутый нетерпеливой рябью, словно художник нажал кнопку «пауза». Он в курсе всего, что осталось за кадром, он создает не только сиюминутную мизансцену, но знает предысторию и последствия. Невозможно отделаться от ощущения того, что персонажи застыли лишь благодаря усилиям воли художника, и, когда мы перевернем страницу, они придут в движение, продолжат начатые дела, освободившись от стесняющего читательского взгляда.

Такое возможно только с текстами, дающими свободу художнику. Здесь уместно вспомнить имена двух великих поэтом ХХ века: Иосифа Бродского и Даниила Хармса, оставивших яркий след и в библиографии Олейникова. «Балладу о маленьком буксире» Иосифа Бродского («Азбука», 2011) можно назвать высшей точкой, в которой сплавилось все лучшее в олейниковском стиле. Неслучайно за эту работу летом 2012 года художник был удостоен Почетного диплома Ганса Христиана Андерсена, весомой награды, присуждаемой Международным советом по детской и юношеской книге. Архетипический порт в условном городе, водную гладь бороздит трудолюбивый и ответственный буксир — почва подготовлена для символической лирики. Здесь Игорь Юльевич с успехом вновь вжился в знакомую ему роль художника-постановщика, в идеально выверенном темпе раскручивая перед читателем ленту пути маленького героя на фоне величия города, массивных кораблей, необъятного водного пространства. Обращение к наследию Бродского еще дважды приносило интересные плоды: в «Рабочей азбуке» («Акварель», 2013) и «Кто открыл Америку» («Акварель», 2013).

Даниил Хармс ворвался в творчество Олейникова сборником «Все бегут, летят и скачут» («Махаон», 2011), для него художник сделал исключение, соблюдя хронотоп. Советская повседневность 1930-х годов прошлого века здесь показана во всей красе, с архаичным чаепитием у самовара и с ультрасовременными образцами машино-, корабле- и дирижаблестроения. На этом раскланивание с поэтом закончилось. Иллюстратор, как обычно, повел увлекательную альтернативную историю. Тут и полный драматизма сюжет о беспризорных животных, горделиво отказавшихся от подачки со стороны человека, и картинки с одного успешного митинга собак, и путь длиною в жизнь одинокого человека с дубинкой и мешком, о которых нет ни слова в тексте, но после иллюстраций Игоря Олейникова нельзя усомниться в их реальности.

Миф об ускользающей адресации

Автором следующего мифа стал сам художник. В прошлом ему доводилось разъяснять, что он, во-первых, считает себя неподходящим иллюстратором для малышей, резонно апеллируя к сложным образам в своих произведениях и к тому, что малыши нуждаются в картинках, четко сопровождающих текст, чего от него ждать ни в коем случае не стоит. Во-вторых, в работе над взрослыми книгами он не видит ничего для себя интересного, детские тексты открывают куда больше возможностей для художника.

И что же мы видим сегодня? Слава Олейникова намного опережает его мнение о себе. Молодые родители нередко начинают коллекционировать его книги загодя, не дожидаясь достижения детьми школьного возраста (мой личный опыт говорит о том, что книга, оформленная Игорем Юльевичем, может стать настольной для годовалого ребенка). Конечно, воспринять все нюансы изобретательных композиций художника могут действительно читатели постарше, но если вспомнить доверие Олейникова к интеллектуальным способностям современных детей, то можно сказать, что и дошкольники имеют право на своей прочтение. Что же касается книг для взрослых, то тут все очевидно. За последние годы иллюстратор создал несколько мощных образов, не рассчитанных на детей.

В рисунках для сборника рассказов фронтовых писателей «Это мы, господи!» («Никея», 2015) обращает на себя внимание сквозящее ощущение не героического сопротивления, а чувства заброшенности в бесчеловечные обстоятельства. Суровые, обреченные фигуры, сотканные из мрака, не ждут поблажек и запечатлены, как водится у Олейникова, за мгновения до покорного принятия уготовленного им судьбой.

Впечатляющий эффект оказывают библейские иллюстрации к изданию «Ветхий Завет. Книга Иисуса Навина. Книга Судей Израилевых. Книга Руфи» («Вита Нова», 2016). Художник смело перенес место действия из пустынных земель в земли белого безмолвия, где вместо лис бегают песцы, мертвецы становятся добычей белого медведя, а жизнь людей проходит в вигвамах, которых отродясь не бывало в Западной Палестине. Хочется согласиться с метафорой леденящих ветхозаветных сюжетов, обретающих свое физическое воплощение в природе и быте сурового севера. В то же время столь явное отступление от канона показывает, насколько непредсказуемо настроен внутренний взор художника. И Ветхий Завет удивит, если им займется Игорь Олейников.

Еще одним ярким примером личной трактовки текста стали иллюстрации к «Аэлите» Алексея Толстого («ИДМ», 2013). Идея создания рисунков к фантастическому роману вынашивалась Олейниковым долгие годы и стала редким, если не единственным, случаем в карьере художника, когда инициатором работы над книгой был не издатель, а он сам. Обычно Игорь Юльевич, придерживаясь основной канвы текста, дополняет мир книги в своих рисунках, здесь же он его преобразует, отправляя читателей не на Марс Толстого, а на Марс исследовательских фотографий NASA. Не сказать чтобы реальные марсианские пейзажи добавили правдоподобности классово-фантастическому повествованию, но они определили цветовой спектр раскаленных внеземных чувств и революционных настроений.

А вот в случае с классическими сюжетами из «Короля Артура и рыцарей Круглого стола» Генрри Гилберта и Джеймса Ноулза, которые довелось иллюстрировать Олейникову для издательства «Вита Нова» (2014), занимающегося эксклюзивными коллекционными книгами, он сознательно сделал выбор в пользу недетского прочтения. Эти легенды могли быть интерпретированы по-разному, они допускали сказочный подход, в конце концов, к английскому преданию иллюстратор уже обращался в свойственном ему интеллектуально-юмористическом ключе в «Балладах о Робин Гуде» («Контакт-культура», 2012), но Игорь Юльевич рассудил по-другому. Он позволил себе сделать шаг в сторону брутального реализма. Мрачный, черно-белый мир откровенной жестокости, силы и плохой погоды (привет от туманного Альбиона) просматривается за легендарными сюжетами.

Миф о вездесущности

И последний миф связан с удивительной работоспособностью художника, благодаря которой, в течение нескольких лет читатель купался в новых книгах с заветными словами «иллюстрации Игоря Олейникова» на обложке или в приметном месте на титульном листе (издатели достаточно быстро осознали, что имеют дело с человеком-брендом). Объяснение этого сказочного везения у читающей публики своеобразное. По признанию художника он старается всячески избегать далеко идущих планов — не больше одной книги на горизонте, но рисует споро, его натура не позволяет замедляться, между задумкой и реализацией не должно пройти и ночи.

И даже такой подход не смог бы оправдать изобилие книг Олейникова. Дело в том, что большая часть из них — иллюстрации прежних лет. В 2000-х годах художник сотрудничал с агентством «Пиарт», ставшим посредником между российскими иллюстраторами и зарубежными издателями. Через такую школу работы с западными заказчиками прошли многие современные художники от Евгения Антоненкова до Кирилла Челушкина. В годы, когда российское книгоиздание только взращивало в себе готовность к талантливо иллюстрированной и изданной на высоком полиграфическом уровне детской книге, выход на зарубежные рынки позволил российским художникам наработать ценный опыт.

Первой книгой, ознаменовавшей возвращение к работе в России, стала повесть титулованной американской писательницы Кейт ДиКамилло «Приключения мышонка Десперо» («Махаон», 2008) про храброго мышонка с необычайно большими ушами и сердцем. Игорю Олейникову довелось изображать жизнь при дворе сказочного короля с мышиного ракурса, декорации мрачного подземелья королевского дворца и главное — миниатюрного героя, в котором внешняя невзрачность сочеталась с душевной мощью. Выразить ее художнику помогла удачно придуманная деталь — полные сочувствия глаза грызуна, способные тягаться с огромными ушами за титул самой приметной черты персонажа.

А через некоторое время на русском языке начали активно выходить книги, созданные Игорем Олейниковым в пору сотрудничества с иностранными издательствами. Таких сборников, хорошо принятых во многих странах от Канады до Кореи, насчитывается двадцать пять, отсюда и читательское ощущение, будто художник работает в режиме нон-стоп. Не все эти книги одинаково успешны в России — сказались национальные традиции чтения. К чести иллюстратора, надо заметить, что его работы встречались с энтузиазмом, а вот тексты — не всегда. Проблема в том, что зарубежные издания в большинстве случаев были упрощенными пересказами классических сюжетов или вариаций на их тему. А не в традициях русскоязычной читающей публики отходить далеко от первоисточника. В неутихающих войнах за эталоны перевода и литературной обработки, читатели настороженно встретили пересказы сокращенных и еще более вольных зарубежных адаптаций таких книг, как «Грифон, вечный страж золота» («Азбука», 2011) или «Миф о Пегасе» («Азбука», 2012). А вот прошедшие испытание временем обработки европейских народных сказок «Джек и бобовый стебель» («Речь», 2015) и «Бременские музыканты» («Речь», 2015) снискали благосклонность.

Работы «иностранного периода» легко вычисляются по формату книжек-картинок с классическим сюжетом и интерпретацией далекой от академической. Игорь Олейников неоднократно отмечал, что широкие полномочия художника (когда заказчики только приветствует необычность картинок и просит, чем страннее, тем лучше) его устраивали. Такой подход к работе пришелся по душе и российским издателям, научившимся доверять иллюстратору. Они ценят его почти ничем не сдерживаемый полет фантазии, умение расставлять акценты в любом тексте так, что история начинает читаться по-новому, даже если для этого приходится перенести место действия библейских событий на Крайний север.

Усматривание в тексте рамок, за которые нельзя выходить, но которые можно наполнять собственными интерпретациями, — подход, безоговорочно принятый Олейниковым. Он продолжает работать по принципу — художник рисует что угодно, если иное не оговорено автором — что не запрещено, то разрешено.