— Бездарный старик! Неталантливый сумасшедший! Еще один великий слепой выискался — Паниковский! Гомер, Мильтон и Паниковский! Тёплая компания!

Илья Ильф и Евгений Петров «Золотой телёнок»

Биографы давно стали шиндлерами нашего времени. Написанная или любым другим способом запечатлённая биография становится не только посмертным памятником, но и оправданием самого существования в настоящем. Поэтому я так заинтересовался одним феноменом. Среди многочисленных каналов моего телевизора есть биографический. И, натурально, там двадцать четыре часа в сутки в ротации показывают истории чужих жизней. Среди биографий уже умерших учёных и изобретателей, художников и кровожадных тиранов, канал рассказывает о жизни вполне живых наших современников.

Чаще всего это актёры и певцы. От этих фильмов у меня очень странное впечатление — они сделаны точно так же, как фильмы о почивших знаменитостях, и даже закадровый голос там неотличим. То есть в нём те же интонации, что у человека, говорящего о, к примеру, Иоганне Себастьяне Бахе.

Вот Имярек (молодой эстрадный певец) родился в маленьком посёлке близ автомобильного завода, (Описывается красота тамошних мест, будто пейзажи какого-нибудь немецкого Айзенаха. Кстати, на родине Баха сейчас собирают автомобили «Опель»). А вот мальчик ходит в музыкальную школу. Потом происходит героический акт (дикторский голос наполняется пафосом): молодой человек решает бросить родные места и перебраться в Москву. (Это как Веймар и Кётен, а затем Лейпциг в биографии немецкого композитора). Вот первый продюсер, вот новая Капелла, то есть эстрадный ансамбль Святого Фомы, вот тяжёлый и трудный чёс по городам и весям, вот столкновение с косными чиновниками, точь-в-точь как в Арнштадте в 1706-м, вот первый брак, а вот второй.

Инопланетян мог бы решить, что это равно великие люди: насупленный немец в парике и тридцатилетний уроженец российской глубинки.

Всё это приводит меня в некоторое удивление. С одной стороны, всякий человек заслуживает биографии, с другой — так рассказанный путь жизни певца или певицы, кажется мне каким-то важным знаком. Понятно, что простая эмоциональная позиция: тут высокое, а эти — земляные черви (на которой находится большинство людей и даже я) — очень уязвима. Я знаю все контраргументы: и степень прижизненной известности Баха, и относительность искусства, и многое другое.

Но это отправная точка для рассуждения о том, чем для наблюдателя интересны чужие биографии. В случае воинов и политиков видны события, принятие решения, поражение или победа на фоне истории. Говоря об учёных, можно популяризовать открытие, — это, правда, редко бывает, чаще всего биографы спекулируют на смешных случаях из жизни людей науки.

У любых биографий есть особое свойство придавать значимость незначимой жизни, нет, не таблоидное (это было бы слишком просто), а именно производство самого интереса.

В этой связи вспоминают роман Джона Уильямса «Стоунер», где описана жизнь заурядного преподавателя литературы в Америке. Карьера его не случилась, ничего в жизни не произошло, жена и дочь его не понимают, ничего больше не произойдёт. Но тут есть экзистенциальный опыт — чтобы было понятно, представьте себе роман о нашем шестидесятнике и его размышлениях о жизни. Между прочим, представить себе это легко, я прочитал несколько десятков таких романов. Размышления в них были одинаковы, и судьбы были одинаковы, и даже обои на стенах одинаковые. При некотором таланте размышления человека средних лет можно описать довольно точно, но очень сложно сделать так, чтобы типовые чувства стали интересными. Один роман о типическом может иметь успех, но два одинаковых романа о типическом читательское сознание уже не вмещает.

Но я хочу увести разговор от выдуманных персонажей, потому что они и придуманы только для того, чтобы передать нам некий экзистенциальный опыт вкупе с бытовыми и историческими обстоятельствами или без оных. С реальными людьми сложнее: непонятно, какой их опыт подлежит передаче, а какой — нет. К примеру, про всякого сантехника есть возможность создать художественное произведение, а вот документальное — не про всякого. При этом, конечно, каждый человек — звезда, в каждом убит Моцарт (моцарты редко выживают) и тому подобная пена гуманизма. И всё же: один байопик про конкретного почтальона может возникнуть, но три уже рынок не стерпит.

Чаще всего фильм о глубинном герое построен вокруг краткосрочного события из его жизни. Человек полжизни поддерживал заброшенный аэродром, и наконец, туда приземлился терпящий бедствие лайнер. Немолодой человек завёл интервентов в болото, да и сгинул вместе с ними. Сантехник может спасти ребёнка, упавшего в реку, или даже двух. Но всё равно, история будет рассказана не про сантехника, а про человека, что спас детей, и, да, кстати, он был сантехником.

Документальный фильм может показать историю человека, что любит своё дело, слышит голоса труб, пакля в его руках наматывается сама, вот он высовывает своё чумазое лицо из-за двери и сообщает напарнику, что без образования тот будет вечно ему ключи подавать. Можно оживить это историей успеха человека, что научился разводить жильцов на деньги не хуже напёрсточника, но это уже опять не история про сантехника, а история про разводку.

Умом мы понимаем, что, согласно Общественному договору, всякие профессии важны, но не все интересны другим. Сердце наше не лежит к рутине: она хороша в познавательном смысле, да и только. Поэтому так интересны истории людей сделавших какой-то выбор. Оказывается, что рассказ о выборе возможен, а рассказ о честном скучном труде — нет. В том числе о честном труде в шоу-бизнесе (наверное, он возможен, не знаю).

Кстати, история советских актрис будто написана и снята по одним лекалам — слава в юности, какие-то невнятные мужья, перестала сниматься, появлялась в Доме Кино с опрокинутым лицом, нашли в захламлённой квартире через неделю после смерти. Но это уже как раз ожидаемый канон.

В другой раз мне показали американский фильм об актёре N. Это был бодрый, хорошо смонтированный, с несколькими говорящими головами, фильм. Вот наш герой в колледже, вот бросает учёбу, вот его заметили, вот он приехал в Голливуд, вот снялся в нашумевшем фильме. Вот женился, а вот женился во второй раз. Вот появился продюсер и сказал, что сначала не верил, что N. хорошо сыграет космического таракана, а потом как-то сразу поверил. Вот у актёра началась депрессия, вот он из неё вышел и снялся в «Космическом таракане — 2». Непонятно, не умер ли уже этот неизвестный мне актёр, но для этого нужно открыть Википедию. В случае с эстрадным певцом выстроить творческий путь сложно. Например, до 1989 года не брал верхние ноты, а вдруг, в феврале 1989-го, начал.

За невозможностью придать важность творческому пути (а то и просто за отсутствием самого пути), нам рассказывают о браках, разводах, алкогольной зависимости и прочей частной жизни. И ты вдруг понимаешь, что эти люди совершенно неотличимы друг от друга. Только шлягер времён твоей юности разнообразит рассказ.

Впрочем, о внутренней, непонятной нам работе, есть знаменитое (и мной чрезвычайно любимое) воспоминание математика Меньшова: «В 1915 году мы занимались функциональными рядами, а в 1916 году — ортогональными рядами. А потом наступил тысяча девятьсот семнадцатый год. Это был очень памятный год в нашей жизни, в тот год произошло важнейшее событие, повлиявшее на всю нашу дальнейшую жизнь: мы стали заниматься тригонометрическими рядами...»

По сути, это не отличается ничем от верхних и нижних нот, но разница между московскими математиками и эстрадными певцами всё же есть. Пусть каждый сам решает, кто ему милее.