Баба Шанель
Текст: Фазир Муалим
Фотография: Олег Грицаенко
Поэт и театральный критик Фазир Муалим о бойких старушках в постановке Валерии Приходченко.
В справочных энциклопедиях пишут, что критика — «одна из важнейших способностей человека, предохраняющая его от последствий заблуждений и ошибок». Я же считаю, что критика — способность человека, дающая право на заблуждение. И чем красивее заблуждение, тем неотвратимей его последствия.
А ещё, на мой взгляд, любая критика — это размывание предмета. То есть критиковать — означает, разломать нечто более или менее цельное и, перемешав детали, напустить на всё туману, чтобы в этом тумане мерещились другие очертания и смыслы.
Критика — это смотреть на звезду не прямо, а будто сбоку, чтобы поймать её мерцание.
Критика — это мелом на асфальте очертить убитого, а после попытаться восстановить его образ по силуэту.
Критика — это посреди ночи вскочить, чтоб записать свой сон. Но начинаешь писать — сон пугается и рассеивается, и ты наяву додумываешь.
Спектакль каждый раз другой
В общем, критика — это то, что кажется. А театральная критика — то, что кажется во сне. Тут двойная завеса. Двойное течение. Книгу мы можем отложить, но вернуться к ней и продолжить чтение с того же места или перечитать заново. Кино легко остановить и снова начать смотреть. Фильм или роман от этого не изменятся. А спектакль каждый раз другой. Однако движемся не только мы, зрители, но и сам спектакль. Книге и кино абсолютно всё равно, какое у нас настроение — повествование идет своим ходом, читай не читай, смотри не смотри. А театр прислушивается и присматривается к нам, ловит улыбки и ухмылки, радуется и расстраивается. Вот почему в театр надо ходить, как на свидание. Особенно в молодой театр или на молодой актерский состав. Мне кажется, что старые и знаменитые театры, скажи ты о них горькую правду, сладкую ложь или смачную гадость, всё равно не обратят внимания: чего только они не слышали и не читали о себе за долгий век — им ни холодно, ни горячо. А молодые коллективы, небольшие или провинциальные театры, очень трепетны к сказанному в свой адрес. Поэтому, я считаю, можно бросать им на сцену добрые, без колючек, слова — и не то чтоб авансом, а в предчувствии будущего успеха.
На сцене Детского музыкально-драматического театра «А-Я» в конце октября состоялась премьера спектакля «Баба Шанель» по пьесе Николая Коляды. Однако стоит сказать не только о премьере спектакля, но и об открытии нового театра. Этим спектаклем режиссер Валерия Приходченко представила новый драматический театр «Большая Медведица», созданный месяцем ранее. Открыв программку и увидев состав первого спектакля — семь актеров — я предположил, что название театра возникло из этого числа: семь звезд в созвездии Большой медведицы — семь актеров в театре «Большая Медведица». Но это только мое предположение. Оно логично, но может быть ошибочным: часто названия возникают неожиданно, а логика и толкование приходят после.
Тесное фойе театра «А-Я». Семь часов. Стоим, сидим, не ходим, потому что развернуться негде. Зеркала на всю стену, призванные визуально увеличить пространство, только пугают: я чуть было не шагнул в одно из них. Выходит режиссер (как это позже выяснилось) и говорит: «Ещё пять минут — и начинаем. Люди звонят — предупреждают, что опаздывают». Здоровается со всеми, с каждым по имени. Такое ощущение, что я один там был незнакомый. Через пять минут медленно, колонной по одному сквозь узкий коридорчик направляемся в зал, как в потайную дверь в каморке папы Карло. Как будто в сказку. Это и понятно: ведь театр — детский и рассчитан на восприятие малышами. Зал тоже маленький — в четыре-пять рядов и один импровизированный, специально на случай, видимо. Зато сцена какая приятная! Бывают сцены гордые, высокомерные, кичащиеся своим величием и всем своим положением, требующие соблюдать дистанцию. А эта — скромная, низкая, как будто с опущенным в пол взглядом. Вы можете, конечно, пошутить, мол, «рыбке в банке (мне — театралу — в маленьком театре) тоже неплохо», но я действительно впервые почувствовал прелесть крохотного зала с небольшой сценой.
...прорываются такие трагические ноты, что и постановку называть комедией неловко
«Постановку мы посвящаем нашим родителям», — объявляет режиссер, и спектакль начинается. Раздвигается занавес: в глубине сцены (если можно тут говорить о глубине) сидят на стульях пять женщин разного возраста. Декорация спектакля — задник с нарисованным на нем ночным окном, а в окне — ваза с цветами и кошка. Из реквизита — шесть стульев, гармошка и конфетти-звезды. Костюмы у актрис — платья, сарафаны пяти цветов — у каждой свой цвет, и заколка в волосах в тон платью.
Пластическая миниатюра. Пока я не знал сюжета пьесы, я для себя назвал эту миниатюру «Такое разное счастье». Каждая из женщин счастлива по-своему. «Все счастливые семьи...», — я вспомнил. Но то ведь семьи, а тут — отдельная судьба. У каждой своя улыбка. Свой характер в улыбке. Чем моложе, тем безмятежнее. Чем старше, тем грустнее. Трагичнее. Безразличнее.
Если бы мир рухнул, и я провалился под землю, не досмотрев постановку до конца, я все равно был бы удовлетворен, потому что в спектакле лучше этой сцены не увидел. А сюжет мог бы узнать и по другим источникам: посмотреть в записи постановку самого Коляды, автора пьесы и руководителя «Коляда-театра» в Екатеринбурге, либо сходить на красочный, «световой» спектакль Беляковича в его «Театре на Юго-Западе», где, кстати, все роли бабушек играют актеры мужеского рода, что усиливает комедийное восприятие пьесы. В комедию же Валерии Приходченко прорываются такие трагические ноты, что и постановку называть комедией неловко. Меня лично она этим подкупает. Потому что я, повторяю, в театр хожу плакать, а не смеяться. И тот факт, что глубоких старух играют молодые и средневозрастные актрисы, только усиливают трагическое восприятие, обнаруживая возраст души старух.
Итак, о чём же спектакль? В некоем городе существует ансамбль «Наитие» под руководством гармониста Сергея Сергеевича (артист Михаил Гуро). Пять солисток ансамбля — одинокие старушки-инвалиды — уже десять лет выступают на различных торжествах города. Вот и сегодня состоялся отчётный концерт во Дворце культуры ВОГ (Всероссийского общества глухих). Бабушки празднуют десятилетний юбилей.
На мой взгляд, у Приходченко героини более индивидуальны, нежели у других режиссеров.
Старейшая из солисток — Капитолина Петровна (артистка Елена Панджариди), 90 лет, синий сарафан с вышитой на кармане собакой. Самая веселая и смешная из старушек. Разговаривает прибаутками.
Сара Абрамовна (артистка Людмила Бажина), 85 лет, красный сарафан со слоником на кармане. Кстати и некстати читает стихи Ахматовой и Цветаевой. Картавит. Не то в шутку, не то всерьез влюблена в тридцатилетнего руководителя ансамбля. Самая грустная из старушек.
Ираида Семёновна (артистка Ирина Обидина), 80 лет, в сарафане розового цвета с мышкой на кармане. Говорит с грузинским акцентом. Самая живая. В одной сцене даже встаёт на руки. Между прочим, этих двух актрис (Бажину и Обидину) я отметил для себя ещё в сцене-прологе, где их героини только улыбались и вытирали слёзы.
Нина Андреевна (артистка Юлия Исаченко), 75 лет, в зеленом сарафане с вышитой черной кошкой. Самая романтичная из героинь.
Тамара Ивановна (заслуженная артистка Маргарита Шилова), 70 лет, желтый сарафан с божьей коровкой. Самая деловитая, староста ансамбля.
Однако привычное течение жизни нарушается, когда Сергей Сергеевич решает провести «ребрендинг» коллектива: теперь в качестве солистки он видит новую пенсионерку Розу Николаевну (артистка Ирина Подгорная), 55 лет, с которой он недавно познакомился, белое платье. Роза Николаевна, эта «баба Шанель», как её обозвала одна из старушек, ставит свои условия: она будет солировать, а остальные подпевать, стоя на заднем плане в тени. Для старух это нестерпимая обида.
В постановке Приходченко пьеса делится на три части: этюд-танец в начале, основная сюжетная часть с комическим настроем и финальные монологи героинь с трагическим оттенком.
Однако трагедия как таковая не происходит — никто не умирает, никого не изгоняют. Старушки соглашаются стоять в тени и «рты разевать»: «Хоть в темноте, но со всеми. Хоть в темноте, но на людях. Хоть в темноте, но на сцене». И Розу Николаевну прощают, потому что они понимают, что «старики как дети. Они же не со зла всё делают. А по наивности. Потому что они — познают таким образом мир». А Роза Николаевна теперь тоже старушка, её тоже надо жалеть.
И мне кажется, что режиссер также пожалела Розу Николаевну, как и других старух. Как и старость вообще. Как и человека в целом. А думаю я так, потому что в финале режиссер вложила в её уста такую прекрасную песню, как «Звезда» (голосом Жанны Агузаровой):
Ей суждено пропасть среди комет,
Я стану утверждать, что где-то есть звезда,
Я верить буду в негасимый свет.