18+
08.02.2021 Тексты / Авторская колонка

​Автомобиль женского рода

Текст: Владимир Березин

Фотография: из архива автора

Писатель-пешеход Владимир Березин о силе технической метафоры.

Ах, сегодня весна Ботичелли.

Вы во власти весеннего бриза.

Вас баюкает в мягкой качели

Голубая «Испано-Сюиза».

Александр Вертинский

Шум мотора острел. Нас втягивало далью.

Виктор Шкловский

Виктор Шкловский — один из самых интересных персонажей русской литературы двадцатых годов прошлого века. Тут нужно оговориться, что он, во-первых, был очень важным персонажем и в другие десятилетия, а, во-вторых, слово «персонаж» тут не случайно. Люди, что вышли на сцену русской литературы в двадцатые годы прошлого века, осознанно играли свои роли. Особенно серьёзно относились к своим образам те из них, кто ставил на левое искусство. Недаром так много было теоретических споров о «форме» и «конструкции».

К тому же рубеж веков был эпохой технического прогресса. Общество упивалось возможностями науки и, казалось, вот-вот и мир полностью подчинится человеку. Это, разумеется, происходило в те времена, когда общественное образование было довольно смутным, а о всеобщей грамотности в нашем Отечестве говорить не приходилось. Поэтому такие технологические изобретения как радио, автомобиль, самолёт, телефон, оставались своего рода чудом. И счастье было тому, кто служил проводником обывателя в этот мир стали и пара, электричества и химии. Литература стала отражением этих сил, а на смену описанию эмоции пришло описание машин, как героев. Нет, ещё в XIX веке было достаточно книг, воспевавших науки и ремёсла, а Жюль Верн так долго продержался в фаворитах детского чтения, что диву даёшься.

По-настоящему писать о технике получалось у немногих, хотя научно-популярная литература всегда была образовательным козырем Советской власти. Но одно дело написать хорошую популярную книгу, а совсем другое — сделать паровоз героем вроде Холстомера.

У Шкловского была особая фора в этом деле, потому что он служил в бронедивизионе, хотя, судя по всему, поэзия влекла его больше, чем военное дело. Нет никаких свидетельств о том, что уже состоявшийся теоретик литературы лежал под броневиками и автомобилями, сам чинил их и ими управлял. Но сперва, наверное, случайно, а потом уже осознанно и прагматично, Шкловский стал посредником между военными и мирными автомобилями с одной стороны, и читателем, для которого автомобиль оставался роскошью, а вовсе не средством передвижения, — с другой.

Потом он будет пересказывать телеграмму петроградского коменданта о самом себе: «...окружён броневиками Шкловского. Вынужден отступить». Следов этой депеши отыскать не удаётся и, возможно, она выдумана. Но нам интересно другое, то, как устроен поэтический приём, которым вводится в литературу необычное — в данном случае автомобиль. Он ещё во многом наследует каретам, особенно если это автомобиль дорогой, тем больше в нём удивительных для нас деталей. К примеру, в салоне автомобиля устанавливали портбукеты. По названию, можно догадаться, что это футляр для цветов, но не тот, что носили в руках или на одежде, а крепившийся к стойкам кузова: слоновая кость, хрусталь, хромированная сталь, в общем, удивительные следы того, как одновременно сосуществуют два стиля времени. (А потом расходятся навсегда).

В Берлине, через три года после Гражданской войны, Шкловский будет писать свою знаменитую книгу «ZOO или Письма не о любви». Там есть совершенно прекрасный фрагмент, который нас и интересует. Обращаясь к женщине, он подробно говорит о технике, сперва в «Письме семнадцатом»: «Ты рассказывала, что на таком пароходе всё время чувствуешь, как он тянет. Не движение само, а именно тягу, ход и потенцию хода. Для автомобилиста это понятно. Автомобили тянут все по-разному. Хорошая машина очень приятно упирает в твою спину, как бы ладонью, толкает тебя. Главная прелесть хорошей машины — характер её тяги, характер нарастания силы. Ощущение, похожее на нарастание голоса. Очень приятно нарастает голос-тяга „фиата“. Нажимаешь педаль газа, а машина в восторге несёт тебя. Бывают машины, берущие сильно, но жёстко, особенно помню одну такую: шестидесятисильный „митчель“. Все ощущения на автомобиле другие; чувствуешь тягу и покой или тягу и тоску. Но все на основе ощущения упирающегося в тебя движения» * — Шкловский В. Zoo или Письма не о любви // Шкловский В. «Ещё ничего не кончилось…». – М.: Пропаганда, 2002. С. 306-307. .

Но самое интересное наступает в тот момент, когда Шкловский начинает описывать автомобили, как диковинных зверей. Вот отрывок из «Письма двадцать шестого»:

«Поговорим лучше об автомобильных марках.

Тебе нравится «испана-суиза»?

Напрасно! Не выдавай себя.

Ты любишь дорогие вещи и найдешь в магазине самое дорогое, если даже спутать ночью все этикетки цен. «Испана-суиза»? Плохая машина. Честная, благородная машина с верным ходом, на которой шофер сидит боком, щеголяя своим бессилием, — это «мерседес», «бенц», «фиат», «делоне-бельвиль», «паккард', „рено“, „делаж“ и очень дорогой, но серьезный „рольс-ройс“, обладающий необыкновенно гибким ходом. У всех этих машин конструкция корпуса выявляет строение мотора и передачи и, кроме того, рассчитана на наименьшее сопротивление воздуха. Гоночные машины обыкновенно имеют длинные носы, высокие спереди; это объясняется тем, что именно такая форма, при большой скорости, даёт наименьшее сопротивление среды. Ведь ты замечала, Аля, что птица летит вперед не острым хвостом, а широкой грудью?

Длина капота мотора объясняется, конечно, количеством цилиндров двигателя (4, 6, реже 8, 12) и их диаметром. Публика привыкла к долгоносым машинам. „Испана-суиза“ — машина с длинным ходом, то есть у неё большое расстояние между нижней и верхней мёртвой точкой.

Это машина высокооборотная, форсированная, так сказать — нанюхавшаяся кокаина. Её мотор высокий и узкий.

Это её частное дело.

Но капот машины длинный.

Таким образом, „испана-суиза“ маскируется своим капотом, у неё чуть ли не аршин расстояния между радиатором и мотором. Этот аршин лжи, оставленный для снобов, этот аршин нарушения конструкции меня приводит в ярость.

Если я буду тебя ненавидеть, если я смогу спеть когда-нибудь:

Пропадайте те дорожки,
По которым я ходил! —

то я отправлю память о тебе не к чертям, а именно в эту пустоту в „испане-суизе“.

Твоя „испана-суиза“ дорогая, но ерундовая.

На нее часто ставят кароссери (кузова — В. Б.) с откидывающимися набок сиденьями вместо дверки. Должно нравиться альфонсам.

У неё неприличный наклон руля и были бы кольца в ушах, если бы она была человеком. У твоей „испаны-суизы“ радиатор не на месте, она ходит в прицепных манжетах. Она никогда не будет любить тебя. Всё это для меня интересней судеб русской эмиграции.

Впрочем, у „испаны-суизы“ есть свой рекорд на большую дистанцию по гористой местности» * — Шкловский В. Zoo или Письма не о любви // Шкловский В. «Ещё ничего не кончилось…». – М.: Пропаганда, 2002. С. 278-279. .

Это совершенно прекрасный текст и, как только мы разоблачим его, он станет ещё прекраснее.

Смотрите, как он сделан: вы быстро понимаете, что речь идёт не о механических зверях, а о женщинах. И красивый автомобиль недаром здесь женского рода, это не автомобиль даже, а женщина. Это стихотворение в прозе посвящено всё тому же — неуверенности обладания. Платоновские машинисты владеют паровозами, как уверенные пилоты, а вот Шкловский хочет именно обладать женщиной-машиной. Но, как умный наблюдатель за жизнью, он понимает, что собственность — фикция, и прав у него нет ни на бёдра и плечи, ни на лаковые обводы чужой машины. С той же интонацией потом Маяковский будет писать знаменитое стихотворение Татьяне Яковлевой.

Но это только половина разбора. Я как-то несколько лет занимался историей советского автомобилестроения, но, несмотря на естественно-научное образование, понимал ограниченность своих знаний. Поэтому, внимательно слушая инженеров и историков отрасли, не выдавал их наблюдения за собственные. Они же, как настоящие инженеры старой закалки, интересовались литературой и как-то заговорили о Шкловском, которого знали понаслышке. И вот к чему мы пришли.

«Испано-сюиза» действительно знаковый не только для русской, но и для мировой культуры автомобиль. Испанцы сделали первую его модель в 1912 году, и будто дразня Шкловского, назвали её «Альфонсо» (на самом деле в честь короля Альфонсо).

Фирма называлась La Hispano-Suiza Fabrica de Automoviles S.A и обанкротилась в 1936 году, но и без этого она вряд ли бы пережила гражданскую войну, теперь уже испанскую. Правда, фирма была связана с производством авиационных двигателей, банкротилась несколько раз, каждый раз в каком-то виде воскресая, да и сейчас, кажется, ей предпринимаются попытки сделать какой-то очень дорогой и очень красивый автомобиль.

Самая знаменитая модель, кажется о ней и идёт речь у Шкловского, Hispano-Suiza Н6, появилась в 1919 году и обладала фантастической по тем временам мощностью в 135 лошадиных сил.

Сильной стороной «Испано-сюизы» были двигатели, недаром её создатели делали авиамоторы и в этом преуспели. (Конструкционные идеи испанцев использовались, кстати, не только в авиации, но и в танкостроении). Благодаря коллекционерам мы можем открыть (хотя бы на фотографиях) капоты этих раритетных машин и обнаружить, что никакого «аршина пустоты» там не просматривается. Моторы там действительно длинные, но вся красота этой машины — технологична. Рядное расположение цилиндров как раз позволяло сделать двигатель более компактным. Да, машины эти были долгоносыми по сравнению с нынешними, однако — по делу.

Более того, Шкловский совершенно напрасно пишет, что «Испано-сюиза» хочет выдать себя за дорогой автомобиль, будто русская эмигрантка пытается пустить пыль в глаза своим подругами или берлинскому банкиру. «Испано-сюиза» и была дорогим автомобилем, и даже подороже упомянутого «Роллс-Ройса». То есть для современников эта фраза звучала бы как для нас «Ламборджини притворяется дорогим автомобилем». А уж маскот «Испано-сюизы» в виде летящего аиста на капоте надолго стал символом высокой автомобильной моды.

Наконец, интересно само построение этого пассажа: в нём отработан не просто литературный, а риторический приём нагнетания непонятного в аудитории, которая никогда не захочет разбираться в количестве цилиндров, верхней и нижней точке и сопротивлении среды. Это нельзя требовать ни от Эльзы Триоле, ни от её сестры, чей роман с подаренным автомобилем окончился не очень удачно (что не помешало рекламировать Лилю Брик как первую в Москве женщину шофёра). Накат Шкловского похож на речь коуча, который заставляет аудиторию трепетать от слов «личностый рост», «точка сборки», «выученная беспомощность» и ещё десятка иностранных терминов.

Но это работает. Точно так же работает стон Шкловского, обращённый к несправедливости мира. Мир несправедлив, женщины, которых мы любим, лишены снисходительности, а если она и проявлена, то это ещё обиднее. Будто тебя покатали на роскошной машине, подвезли к дому, и вот уже пора вылезать.

Эта жизнь продолжается без тебя, и чуть дребезжащий голос поёт о том, что летит напряжённо и дально голубая «Испано-сюиза».

Другие материалы автора

Владимир Березин

​Аэлита

Владимир Березин

​Интерпресскон

Владимир Березин

​Басткон

Владимир Березин

​Победа тени