18+
27.09.2017 Тексты / Авторская колонка

​Антропологическое письмо. Часть 4

Текст: Андрей Бычков

Фотография: из архива автора

Размыкание в сторону виртуальности. Пример: Гоголь «Ревизор».

На нашем первом занятии мы говорили о фоне и фигуре. Я дал вам провоцирующий эксперимент, предложил просто начать писать. Бросил, так сказать, вас в открытое море, оставил один на один со своим ничто, и, как ни странно, вдруг из этого ничто родилось нечто. Так действует и сама природа. И наша творческая — в том числе.

Тема фона напрямую перекликается с темой виртуальности. Сегодня мы попробуем достать нечто из нашего виртуального мира. Мы, писатели, во многом состоим из воображения, и в этом смысле, не вполне реальные существа. С точки зрения обывателя, суть наших занятий — профессиональное вранье. Но мы сами исповедуем нашу художественную ложь как некий экзистенциал. Мы все же имеем дело с сакральным, и не в последнюю очередь потому, что чистота нашего воображения опосредована языком. Язык живет сам по себе, творит «из ничего». Вот почему короли литературы — сочинители. И вы, наверное, уже догадываетесь, к чему я клоню. Литература, в каком-то смысле, сама себе виртуальная реальность <...>.

Давайте договоримся, что мы будем понимать под виртуальностью в контексте сегодняшнего разговора. Я буду опираться на понятия из физики элементарных частиц. Хотя заговорили о виртуальности задолго до эпохи квантовой физики. Ещё в IV веке Василий Великий говорил, что одни миры могут порождать другие, законы которых отличаются от законов миров, их порождающих. Нас здесь будет интересовать другой момент, который мы назовем потенциальностью. Виртуальность нас будет интересовать как некая потенциальность, то есть то, что происходит вблизи некоего начала, но не может набраться сил, чтобы осуществиться, реализоваться, чему не хватает энергии, чтобы актуализироваться. Таковы виртуальные частицы в физике, они, суть, только агенты обмена между частицами реальными, а сами по себе не существуют. Но и не только агенты обмена. Реальные частицы и «в одиночестве» окружены облаком виртуальных частиц, которые ими беспрестанно излучаются и поглощаются. И, что самое интересное, именно благодаря им, виртуальным частицам, реальная частица и обретает свою «реальность», то есть массу. Вы спросите: зачем нам это? К чему такие далёкие от литературы примеры? Я говорю об этом, чтобы подчеркнуть один важный момент: актуальное и виртуальное — вещи взаимосвязанные. Какие-то вещи в вашей жизни, или поступки ваших героев, они становятся актуальными, когда объём виртуальности превышает какой-то критический объём. С другой стороны, пару актуальное-виртуальное можно рассматривать и как объект и его образ. Как, например, делает французский философ Делез, настаивая, что виртуальное и реальное находятся в непрерывном обмене. Это измерение, виртуальности, у разных писателей, конечно, проявляется по-разному. Для Пруста, например, — это прошлое, память. Наш внутренний мир постоянно мерцает, он постоянно заполнен виртуальным. Возникают воспоминания о прошлом, но на фоне реального протекания времени настоящего они эфемерны. Хотя, конечно, они могут и актуализироваться, если их орбита достаточно близка. Так же как и некие роли, будоражащие подчас наше воображение, мы даже можем пойти по стопам своего антипода <...>.

Вернемся к Гоголю. На мой взгляд, это самый виртуальный русский писатель, гений фона. Поисследовав виртуальность на его примере, мы можем многое открыть и в себе, какие возможности открываются и перед нашим творческим «я» при размыкании в сторону этого предела. Но опять же, не будем забывать об антропологии. Ведь Гоголь, прежде всего, и сам был довольно виртуальным субъектом, ну, наверное, лучше сказать, странным. Он был очень мнительным, ему мерещились всякие черти, дьявола он считал более реальным, чем Бога. Часто Гоголь и мистифицировал окружающих. Странности его начали проявляться ещё в детстве. Надевал правый ботинок на левую ногу. Мог ни с того ни с сего посреди ночи закричать петухом. Расставлял мебель в беспорядке по своей комнате. Разговаривал сам с собой на улице. Судя по всему, страдал манией преследования. Ну и, конечно, еще одна антропологическая особенность — его длинный нос. Недаром носы у него везде, и Чичиков в первой же сцене издает трубный глас, и обитатели Луны — носы (в «Записках сумасшедшего»), и, конечно, сама гениальная новелла «Нос». Но мы, прежде всего, будем интересоваться его способностью действовать в пустоте. «Гоголь, — как пишет Набоков, — не рисовал портретов, он пользовался зеркалами и жил в своем зеркальном мире». Он вдохновлялся тем, что ему мерещилось. То, что происходило вокруг, «на самом деле», похоже, не очень его интересовало.

Самое архитипическое произведение Гоголя, где проявляется его ориентация на виртуальный предел, это, конечно, пьеса «Ревизор». Это блестящая пьеса, где мир фикции и виртуальной реальности предъявляется нам непосредственно. Гоголь говорил, что сюжет пьесы ему подсказал Пушкин. Это правда. Но надо добавить, что сюжет этот — о плутовстве, как таковом, — был повсеместно распространен в те времена. Стоит также добавить, что Гоголь часто прикрывался именем Пушкина, боясь преследований со стороны властей, что те запретят постановку его пьес и тем самым лишат его заработков. Возможно, что и слова Пушкина «Боже, как грустна наша Россия!», которые он будто бы сказал Гоголю после того, как тот прочел ему набросок первой главы «Мертвых душ», не более, чем выдумка самого Гоголя. Мы помним, что он любил мистифицировать публику. Так что и Хлестаков, и Чичиков — персонажи эти не случайны. Они перекликаются и с тайнами самого Гоголя. Хотя, может быть, здесь скорее, следовало бы говорить об антиподе, о своеобразном виртуальном двойнике автора. Советую ознакомиться с теорией антипода Уильяма Батлера Йейтса <...> .

Хлестаков становится каким-то симулякром ревизора

Итак, самое интересное, это даже не сюжет «Ревизора», а то, как Гоголь его решает. Уже в самом начале пьесы, когда городничий Сквозник-Дмухоновский читает письмо, в котором сообщается о ревизоре, Гоголь почему-то включает в это письмо и каких-то второстепенных персонажей, которые потом в действии ему совершенно не понадобятся. «Ну, тут уж пошли дела семейные, — говорится в пьесе, — сестра Анна Кирилловна приехала к нам с своим мужем; Иван Кириллович очень потолстел и всё играет на скрыпке» и прочее. И эта метода — говорить о не участвующих в действии личностях, и, более того, никаким образом для действия и не нужных — характеризует прямую речь почти всех действующих лиц. Первым на это обратил внимание Набоков: «... ружья Гоголя висят в воздухе и не стреляют». Примеры повсеместно. Городничий в разговоре со смотрителем училищ, Лукой Лукичом, почему-то заводит разговор об учителе по исторической части: «Он ученая голова... Я раз слушал его: ну, покамест говорил об ассириянах и вавилонянах — еще ничего, а как добрался до Александра Македонского... Сбежал с кафедры и, что силы есть, хвать стулом об пол. Оно, конечно, Александр Македонский герой, но зачем же стулья ломать?». По идее они должны говорить о ревизоре и о том, как спрятать свои грешки, а обсуждают каких-то виртуальных личностей. И таких виртуальных личностей в пьесе процентов семьдесят. Персонажи возникают и не участвуют в действии. Причем эти виртуальные личности описаны Гоголем настолько красочно, настолько афористически, что мы так и видим их перед собой воочию. Чего стоит, например, старший мальчик Добчинского, удивительно похожий на судью: «... наизусть стихи разные расскажет и, если где попадет ножик, сейчас сделает маленькие дрожечки так искусно, как фокусник-с» <...>. Сколько же здесь этих вихрей, персонажей, возникающих из ниоткуда и затем пропадающих в никуда? И это и есть ткань пьесы, на нашем языке — фон. Во многом генератором этих виртуальных персонажей является и сам Хлестаков. Он и с Пушкиным на дружеской ноге. «Бывало, часто говорю ему: „Ну что, брат Пушкин?“ — „Да так, брат, — отвечает“». То есть даже реальный Пушкин здесь выступает как виртуальная личность. Что уж говорить о каких-то солдатах, выскакивающих из гауптвахты и делающих ружьем, стоит только Хлестакову выйти куда-нибудь, или о стороже, который будто бы летит за ним по лестнице со щеткой: «Позвольте, Иван Александрович, я вам, говорит, сапоги почищу» <...>. Но стоит заметить, что врет не только Хлестаков. Все здесь состоит из фикции, из вранья. Все сплошная ложь. Из этой лжи, в каком-то смысле, состоит вся пьеса. Ложь тотальна. Жена губернатора уверена и даже публично заявляет, что мужу дадут генерала, и так далее. В ложь втягиваются все значимые действующие лица. И эта ложь и есть то самое, виртуальное, которое движет актуальное пьесы. В самом деле, как развивается действие «Ревизора»? Это же растущий виртуальный пузырь, фикция. Выдуманное принимаемся за реальное. Хлестаков врёт, а все считают, что так оно и есть. Еще только когда к Хлестакову в гостиницу является городничий, тот проговаривается, что у него нет денег, но городничий почему-то ему не верит. Реальному не верят! А вот химере, что Хлестаков ревизор, — почему-то да. И эта химера постепенно растёт. Хлестаков становится каким-то симулякром ревизора. И появляются реальные взятки, поздравления с брачным предложением, ситуация структурируется реально. То есть бред, фикция, ложь изменяет реальное. Но представьте себе, что в этот городок приехал бы реальный ревизор, который бы реально разбирался со всей этой городской мафией — согласитесь, что это была бы совсем другая пьеса <...>.

Давайте поисследуем теперь это размыкание в сторону виртуального предела и в себе. Из чего состоим мы? Из воспоминаний, фантазий, комплексов? Что движет нами, что актуализируется? Что будет двигать и наших литературных героев? Каково оно, это наше литературное ничто, оно же совсем не пустое. Прежде всего, оно состоит из языка. Слова обмениваются друг с другом какими-то виртуальными, ассоциативными связями. Не случайно же и Гоголь один из самых поэтических писателей. Как подступиться к этой очень и очень не простой теме? Давайте для начала напишем текст на тему: «Я и мои виртуальные личности». А потом обратимся к более сложным вещам <...>.

Другие материалы автора

Андрей Бычков

​Памяти Мамлеева

Джеймс Джойс

​Джеймс Джойс. Помалкивай, лукавь и ускользай

Андрей Бычков

​Несите нам вино!

Андрей Бычков

​Антропологическое письмо. Введение. 4’33″