18+
09.06.2018 Тексты / Рецензии

​О чём молчит горилла

Текст: Вера Бройде

Обложка предоставлена ИД Albus corvus

О правдивой истории Салли Джонс, полной приключений и разочарований, рассказывает обозреватель Rara Avis Вера Бройде.

Вегелиус Я. Правда о Салли Джонс. / Пер. со швед. М. Людковской; илл. авт. — М.: Albus corvus, 2018. — 552 с.

Когда огромная горилла, по-детски съёжившись, пытается унять безумный страх, раскачиваясь взад-вперёд на ржавой черепичной крыше, а взбудораженные люди, зажав в руках разбитые бутылки, гоняются за ней по подворотням, и кажется, что в этот миг никто не в силах ей помочь, — одна нелепая и дикая, абсурдная и странная идея приходит в вашу голову и до конца истории её не покидает. Ну, словно бы навязчивая старая соседка, которая стучит по стенке кулаком, чтоб вы учли её желание и приглушили звук. Дурацкая идея. Однако вы не слышите, и вот она уже орёт: а может, кое-кто специально гориллу уронил на нашу с вами крышу, на нашу с вами землю, с далёкой-предалёкой небесной высоты? Ну, да... И кем бы ни был этот «кое-кто», он явно нам хотел сказать... сказать о чём-то очень важном... о нас самих, о том, что правда, что неправда, о повторении ошибок, о бесконечности любви... сказать о том, что выразил Вегелиус в своём романе, как будто напечатанном на пишущей машинке ундервуд, которая на самом деле принадлежала вовсе не ему, а той горилле — Салли Джонс. Ну, что ж... Пускай всё это выглядит, как смелая пародия на Библию. Пускай идея представляется наивной. Пускай вы поначалу гоните её. Но есть же кое-что ещё — наверно, это мелочь, невзрачный пустячок, обыкновенная подробность, лишённая глубинного подтекста. И тем не менее не стоит забывать о том, что Салли Джонс сама не знала, как оказалась тут, среди цивилизованных, с их точки зрения, людей. Хотя её неведенье, конечно, не является надёжным доказательством того, что обезьяна была послана на землю, однако же оно как будто подготавливает почву, роняя это зёрнышко сомнения: ведь если даже Салли Джонс не знала... А вы довольно скоро убедитесь в том, как много она знала, едва начав читать её историю.

Иллюстрация из книги «Правда о Салли Джонс»


Быть может, дело в скуке, которая толкает нас всё время что-нибудь изобретать, придумывать, учиться, узнавать? Чтобы минуты не текли так медленно и грустно, мы принимаемся раскладывать пасьянс, играть в канасту или в шахматы, читать газеты и журналы, научные труды или романы, или записывать по памяти истории, которые однажды приключились, или печатать их на пишущей машинке, как героиня Якоба Вегелиуса, которой в силу обстоятельств довольно неудобно было управляться с простым карандашом. Хотя, вообще-то, Салли Джонс, узнавшая о том, как надо складывать слова, чтобы из них выстраивались фразы, задолго до того, как получила в собственность печатную машинку, решила рассказать свою историю не потому, что маялась от скуки, а потому, что не могла заснуть — от страха, дувшего, как ветер, и нагонявшего кошмары, похожие на грозовые тучи, такие чёрные-пречёрные, косматые воспоминания. И значит, дело вовсе не в тоске: причиной, по которой мы движемся вперёд и совершаем что-то новое, как ни прискорбно, служит страх, — во всяком случае, такую роль он бесконечно много раз играл в судьбе гориллы Салли Джонс.

Иллюстрация из книги «Правда о Салли Джонс»


Из опасения быть понятой людьми неправильно она взяла себе в привычку притворяться, что всё как будто бы в порядке — ну, то есть в том порядке, который как-то так, давным-давно, кругом установили люди, решившие, что на земле нет никого, кто был бы так же важен, как они. И если, например, большая чёрная горилла, одетая в комбинезон, несёт на судне вахту, как моряк: следит за направлением ветров, бросает в топку уголь, куёт ключи, чтоб не раскручивались гайки, и вовремя прикручивает клапан, который регулирует подачу пара, — то, очевидно, что её, как мишку в цирке, просто выдрессировал кто-то. Ведь обезьяны не умеют думать. Они не понимают наш язык. И наши ценности им чужды. А мысль о том, что всё не так, безмерно отвратительна. Она несёт угрозу. Пугает, точно дикий зверь. Только на этот раз противный страх не пробуждает смелость и отвагу, ту жажду знаний, без которой горилла бы, наверное, погибла. У страха перед Салли Джонс, который в разной мере испытывали люди, чей путь она когда-нибудь пересекла (тем самым «подарив» им жизнь в «своём» романе), был кисловато-горький привкус, как у прокисшего кефира. Расстройство желудка, бессилие и злоба, — вот всё, что мог им дать их примитивный страх. А в том, что этот страх был примитивным, не стоит даже сомневаться: они считали, будто Салли Джонс опасна, хотя, в отличие от тех, кто как-то заковал её в наручники, кто направлял в лицо ей дуло пистолета, кто бил её, сажал на цепь, пытался покалечить и убить, — «ужасная горилла» ни разу не напала на людей, поскольку понимала, что сильнее... Ах, не подумайте, конечно, что все двуногие в романе хватались за оружие, увидев «это грязное чудовище», — в конце концов, не все же ведь его обычно носят при себе, а у кого-то на уме совсем другие хлопоты, а кто-то просто любит мир, точнее, тишину и невмешательство в свою судьбу. Так что во имя справедливости признаем: прохожие на улицах и моряки в порту, ищейки из полиции и шустрые газетчики, глава крупнейшей горнодобывающей компании из Лондона и знаменитый музыкант из Калифорнии, гофмаршал из Бхапура или хозяйка рыбной лавки в Лиссабоне, — их было большинство — тех, что смотрели на неё с привычным для людей высокомерием и смесью любопытства и презрения, а после выражали своё мнение, как будто бы её тут не было. Так можно обезьянничать в присутствии слепого человека — ведь он же всё равно об этом не узнает, верно? Ну, да, конечно, можно! И эти господа считали, что могут говорить стоящей перед ними Салли Джонс всё, что придёт им в голову, делиться впечатлением о ней друг с другом, не стесняясь, ведь эта глупая горилла, конечно, ничего не понимает. Но в том-то и беда — для Салли Джонс и тех немногих, кого тревожила её судьба, — что всё она прекрасно понимала.

Иллюстрация из книги «Правда о Салли Джонс»


Когда её напарника и компаньона, отличного матроса и лучшего на свете друга вдруг обвинили в преднамеренном убийстве и бросили в тюрьму на четверть века, она, конечно, поняла, что не сойти с ума от горя ей поможет только дело. Какое дело? Наверно... дело жизни — наполненное смыслом, красотой, величием и нежностью. А так как этому определению, бесспорно, соответствует одно занятие, то вот и вышло, что горилла стала ремонтировать разбитые гармоники и возвращать аккордеонам утраченные звуки. Ей посчастливилось работать вместе с теми, кто относился к ней по-доброму и кто её учился понимать с таким же трудолюбием, с каким она всегда училась новому. Только на этот раз не скука и не страх подталкивали Салли Джонс вперёд, а непривычная и, в общем, неразумная, пожалуй, даже неуместная, но неотвязная, упрямая и упоительно прекрасная надежда. Хотя она о том и не писала, но всё, что с нею приключилось, нашёптывало эту мысль: надежде тоже надобно учиться. И это, может быть, труднее, чем реставрация оргáна и управление бипланом, поскольку знания и навыки, которые приобретаешь, когда читаешь книги, меняешь гриф на лютне, неделями плывешь на корабле и возишься с мотором самолёта, так и останутся с тобой: они не спрячутся, не убегут, не растворятся. А вот надежда... надежда вечно ускользает. Как удержать её в руках? Как не бояться темноты, которая окутывает город, где ты живёшь, подобно невидимке, пытаясь находить какой-то смысл в этой жизни, в своём существовании, в работе и в мелодии любви? Как не поддаться искушению — поверить обещанию, что всё наладится, вернётся в то же русло? И как понять того, кто притворялся, будто друг, всегда подбадривал, похлопывал по волосатому плечу, шутил и не давал в обиду, а после — взял и предал? Как объяснить, зачем он это сделал?.. Ну, да. Конечно. Из-за денег. Бумажки правят миром, построенном людьми, и обладают большей ценностью, чем искренность и честность. А так как Салли Джонс, подобно многим обезьянам, не проявляла к ним такого интереса, предпочитая дружбу с теми, кто рядом с ней работал: на кораблях и в мастерских, у махараджи во дворце или в его ангаре — везде, куда её забросила судьба, — то люди, утверждавшие, что обезьянам чужды человеческие ценности, пожалуй, были правы. И это её страшно удручало: то есть не просто унижало, а снова, как тогда — на крыше, лишало веры в то, что жизнь бывает иногда счастливой. А впрочем... впрочем, это ведь и нас, наверно, удручало всю дорогу, которую преодолела Салли Джонс: из Лиссабона — в Порт Саид, потом в Бомбей и поездом — в Карачи, а из Карачи — в ослепительный Бхапур, а из Бхапура — в густонаселённый Кочин, — то ли по вóлнам океанских вод, то ли по вóлнам мировой истории, учить которую мы начинаем в старшей школе...

Иллюстрация из книги «Правда о Салли Джонс»


Вы помните, как стоя у доски, с указкой, тычущей по карте, учитель говорил: «В начале прошлого столетия...». Да-да... А помните, как после, уже на следующем уроке, другой учитель говорил: «Работа превратила обезьяну в человека»? И вот теперь те самые слова, произнесённые когда-то таким уверенным, таким спокойным и совершенно равнодушным тоном, вдруг повторяет автор этой книги. Но, боже мой, какая бездна пролегает между ними! Хотя Вегелиус как будто подтверждает то, что было, но он доводит аксиому до абсурда, граничащего с подлинным искусством. Ведь это же роман, написанный гориллой! Его роман... Роман о правде. Роман о том, что кажется невероятным. Роман о преступлениях. Роман о путешествиях. Роман об обезьяне, в течение трёх лет искавшей способ доказать ошибку правосудия, чтобы позволить человеку, которого она так преданно любила, вернуться к прежней жизни и вместе с ним заняться самым лучшим делом. Роман, где очень сложно что-нибудь предугадать и бесконечно просто ощутить, что за историей падений с высоких черепичных крыш следишь с таким же трепетным волнением, как за историей полётов на ярко-жёлтом самолёте, с сидения которого мир снова кажется красивым. А может, в том и состоит особенность той правды, которую стремятся выразить Вегелиус и Салли Джонс: две эти бесконечные истории полны тревог, сюрпризов и потерь, зацепок и зазубрин, побед и поражений, отчаянного горя и жутко громкой, запредельно близкой радости. И жизнь как будто бы не будет полноценной: не будет ни чудесной, ни счастливой, — когда в ней не случится одной из этих двух историй.